А что, если, он, и вправду, захочет повесить на меня это убийство? Раскроет мой истинный мотив (а не глупые догадки и бредни, что сочинил Колмыкин), а там и вовсе… всучит пистолет с моими отпечатками пальцев (ведь, я не знаю, с которого стреляли, да и не нашли еще орудие убийства, только застрявшие пули в плоти подонка).
Вдох-выдох.
Порой, я начинаю понимать курильщиков. Этой вонью и дерьмом заглушить собственную никчемность, что засела внутри. Присесть и скамейку и украдкой уловить привычный (как для невольно пассивного курильщика) зловредный запах. Вдох-выдох.
И что теперь? Что… дальше?
Осознать свое странное поведение, живо подорваться с места, пристыжено опустить голову и пошагать в сторону входа в больницу.
Шаги по лестнице.
— Ангелина! Ангелина Николаевна! — послышался голос отца. Торможу, даже немного пришлось обратно спуститься по ступенькам, дабы отчетливо, полностью увидеть зовущего, застывшего в фойе Котова.
— Да, Александр Федорович?
Быстрые шаги навстречу, и, замерев на коротком расстоянии, ухватившись за перила, уставился мне в глаза.
— Ты же сегодня идешь домой? Или что?
Скривилась.
Надо бы. Да и, наверняка, этот вопрос — формальная вежливость, желание не позволить привселюдно сходить с ума.
— Да, конечно, — живо киваю головой. — Закончу кое-что в записях о сегодняшних анализах по Будковой, и приеду.
— Ну, смотри мне, может, подождать, и поедем вместе?
— Там же мама что-то придумала на вечер.
— Звонила уже, да? — пристыжено улыбнулся, словно вор, которого выкрыли.
— Ага, — смеюсь. — Все хорошо, езжай. Доберусь на автобусе, тем более что сегодня и так рано уходим. Всё в норме.
— Давай, только не задерживайся.
Улыбаюсь.
— Постараюсь…
Хмурый осенний день.
В такие дни особо ничего не хочется. Апатия, жесткая депрессия и одно единственное адское желание: спать и никогда не просыпаться.
И стукнуло в голову им (родителям) некоторых близких родственников собрать в гости. Я понимаю, что День рождения у отца, и все дела, однако… то они почти никогда не праздновали, а тут… решились. И это даже еще не юбилей.
А, черт с ним! Переживем, как и всё переживали.
Недовольно покрутить носом, смириться, состроить добродушный вид старым знакомым — все, как всегда, ничего нового или особенного.
Выбраться из больницы на улицу. Колкий, с опаской взгляд на небо — хмурится, клубится, вот-вот разразится болезненным плачем, ноябрьским холодным дождем.
А зонт, как всегда, забыла (причем в ординаторской). И уже же взяла с собой из дому, как редко это бывает, однако…. что не есть, но к месту и времени — его вновь не нарыть.
Плевать. Возвращаться не стану.
Шумный вздох, надувая щеки и лопаясь в обреченности, как воздушный шар.
Разворот — и (вслепую) едва не налетела на кого-то взбешенного: весь ходором ходит; бежит куда-то, не глядя себе под ноги.
— Осторожнее, пожалуйста, — шепчу.
Взгляды встретились.
И сам, словно не мог поверить своей… удаче.
— Клёмин? — побелела я от прозрения.
— Пошли со мной, — резко хватает за руку и тащит за собой. Особо не сопротивляюсь, живо перебираю ногами, силясь поспевать за напором.
— А тебя здороваться… так и не научили, смотрю, — пытаюсь язвить.
Замерли рядом с машиной, отпустил хватку. Пиликнула сигнализация и резко дернул на себя дверь.
— Залазь, — повелительно кивнул в сторону салона.
— А если я не хочу?
— Я у тебя не спрашиваю, — раздраженно скривился и осмотрелся по сторонам.
Поддалась я его странному движению — и тоже пустила взор около.
— Что-то произошло? — удивилась я, впервые за долгое время искренне, без юления и игры.
Короткий, беглый взгляд мне в глаза.
— Пока нет, — и, вновь ухватив меня за локоть, силой стал запихивать в автомобиль.
Поддаюсь.
Быстро обошел спереди машину и прыгнул за руль.
— Куда едем? — не выдержала я ни молчания, ни непонимания того, что творится: давно уже за городом, и даже за Прибрегой…
Прожевал эмоции, тяжелые сомнения за и против, и наконец-то снисходит на милость великодушную, дает ответ:
— Туда…. где всё началось.
«Бальга» — звоном тяжелого, литого колокола обдало меня жуткое осознание творящегося и предстоящего.
Обреченно осесть в кресле и уставиться за окно, ловя в тумане яркие желто-красные пятна в противовес почерневшим голым деревьям и вечнозеленым… соснам и елям, что красивым обрамлением, живой изгородью стали вдоль, потемневшего от влаги, асфальта…
Наконец-то приехали. Знакомое место. Но лишь отрывками… Время, смена поры года — каждый взял своё, переделывая, перекрашивая под себя всё и всех. Тешит, успокаивает своей непоколебимостью только маленький колодец (что через тропинку), да старый, заброшенный дом (с голубой дверью). Они, как и прежде, безлики, печальны и одиноки…
Амбар же почти слился своей серостью с туманом и голыми стволами деревьев, а сарай больше стал напоминать какой-то брошенный гараж или складское помещение.
Рванул на себя дверь и силком выволочил меня на улицу. Удерживая за запястье, потащил в дом — поддаюсь.