Спираль

Его смелость и самоуверенность возросли еще больше. Подойдя к креслу Лии Рамишвили и чувствуя, что не испытывает при этом ни малейшего волнения, он совсем расхрабрился.

— Рамаз, позвольте вам также представить близкого друга нашей семьи и нашу соседку по этажу Лию Рамишвили. Скоро придет и ее супруг.

— Очень приятно! Рамаз Коринтели! — открыл он Лии свои подлинные имя и фамилию.

Лия не поднялась с кресла. Она скованно кивнула Рамазу и картинно поднесла ко рту сигарету.

«Неужели не узнала?

Она не видела меня с усами».

На мгновение их взгляды встретились, и Рамаз сразу почувствовал, что творится в душе молодой женщины, но, не подавая виду, последовал за Макой.

— Гиви Кобахидзе, главный редактор нашей студии.

— Очень приятно! — Рамаз протянул руку молодому, но уже обрюзгшему мужчине и почему-то не смог сдержать насмешливой улыбки.

«Чем мне не понравился главный редактор? Видимо тем, что он начальник Маки», — решил он.

Игроки уже сложили нарды и отодвинули их в сторону.

— Мои друзья по школе и университету!

— Очень приятно! — повторял Рамаз, пожимая всем руки, однако ему и в голову не приходило запоминать их имена.

— Можете сесть сюда! — Мака указала на кресло.

Рамаз опустился в него и достал из кармана пачку «Винстона». При виде этих сигарет у Лии Рамишвили округлились глаза.

«Неужели это он? Неужели он?»— завертелась в ее голове одна фраза.

— Если не ошибаюсь, в вашем возрасте еще никто не защищал докторской диссертации? — обратился к Рамазу Георгий Ландия.

Рамаз понял, что никто не осмеливался начать разговор раньше главы семьи.

— Откровенно говоря, я не интересовался этой проблемой.

Он закурил.

Мака принесла пепельницу. Рамаз взял у нее разрисованную драконами пепельницу и поставил на широкий подлокотник кресла.

— Действительно никто не защищал! — авторитетно заявил профессор-кардиолог.

— Хочу напомнить, что я не защищал диссертации, — Рамаз смелел с каждой минутой. Он чувствовал, что голос становится тверже, а волнение отступает. — Я просто представил мое новое исследование. В Москве посчитали, что мой труд заслуживает как минимум докторского звания. За него же в будущем году меня, вероятно, выдвинут на соискание Государственной премии. Во всяком случае, такое решение принято в Москве.

Мака не сводила с Коринтели восхищенных глаз. Ей нравилась его манера сидеть, раскованность в разговоре и даже движение руки, стряхивающей пепел в пепельницу.

— Вам и кандидатское присвоили без защиты! — сказала вдруг Мака.

— Да, я защищал только диплом. Научный совет признал меня достойным кандидатского звания.

— Недавно я говорил вам, что, как химик, постиг глубину вашего исследования, и должен откровенно признаться, что я поражен — вы достигли такого успеха в свои двадцать три — двадцать четыре года. Вы уже сделали то, чем многие ученые могут достойно завершать свою карьеру.

— Еще раз хочу принести вам свою благодарность. Как я недавно говорил, ваша лестная оценка — большая награда для меня.

— Многие ученые обнаруживают свои способности весьма поздно, — начал вдруг один низкорослый, рыхлый юноша, — а вундеркинды, как правило, после первого успеха выдыхаются и в дальнейшем становятся заурядными, ординарными учеными.

В зале воцарилась тишина. Обществу не понравилось бестактное замечание молодого человека.

Уязвленная Мака, не скрывая своего неудовольствия, с уничижающей насмешкой посмотрела на школьного товарища.

«Он, видимо, в детстве был влюблен в Маку. Должно быть, любовь к девушке, которая выше его на целую голову, не исчезла до сих пор, и зависть к сопернику вывела его из равновесия!» — с насмешливым сожалением решил Рамаз. Он с первых минут заметил, что от гостей не укрылась симпатия Маки к Коринтели. Она ни одним словом не выразила своего отношения к нему, но ее красивые, сияющие любовью глаза говорили красноречивее всяких слов.

— Вы, Гия, музыкант, — улыбнулся глава дома, — поэтому простительно, что вы не разбираетесь в физике, но непростительно выносить поспешные суждения о человеке, подвизающемся в незнакомой вам сфере науки.

Рамаз почувствовал, что уважаемый Георгий не позволил себе прямо сказать молодому человеку — «нетактичные и ошибочные суждения».

— Я сказал и еще раз повторяю: таким великим открытием многие знаменитые ученые могли завершить свою карьеру. А Коринтели, прибегнем к спортивной терминологии, превратил финиш в старт.