Спираль

Потом справила новые документы. Вместо Иваницкой Зина стала Ивановой. «Не любят в России не русских, – объяснила потом она Зине. – Да и фамилия подходящая для новой жизни», – грустно улыбнулась. Дуся работала, шила на машинке, убирала квартиры, потихоньку продавала вещи, когда совсем было невмоготу, Зина училась. «Учись хорошо, – говорила баба Дуся, – при любой власти лучше работать не руками, а головой». Очень хотела, чтобы Зина поступила в институт, но не получилось. Однажды Дуся, поднимая ведро воды в чужом доме, ойкнула и упала замертво. «Удар», – сказал вызванный перепуганной хозяйкой врач. Зина в восемнадцать осталась одна и пошла на службу.

Вызвали ее в местком.

– Вы будете представлять наше учреждение и нашу великую Родину, Иванова, – торжественно начала Лопатникова, освобожденный председатель месткома. – Поэтому решено выделить вам ордер на отрез на пальто, на чулки и ботинки. Для торжественных встреч с товарищами в Берлине нужно красивое платье, но сейчас ордеров нет. У вас есть что одеть?

– Не нужно красивое платье, дайте ордер на отрез, я сама пошью.

– Вот это дело! Иванова, потом все покажете, что там нашили, мы должны утвердить, – прогундосил Шейнайзен, зам Лопатниковой.

Николай, сидя в своей комнате в коммуналке, перебирал записи и книги. Отдавать некому, надо лишнее сжечь. Завтра он выходной, освобожден для подготовки к поездке, а соседи с утра на смену уйдут, будет только Мария Кирилловна дома, вот и сварит себе старушка суп на его чертежах и рукописях. Две книги Николай отложил, эти книги ему подарил когда-то профессор Васнецов, обе с дарственными надписями авторов Капицы и Бора, их надо незаметно вернуть Андрею Аркадьевичу. Остальные, как было бы ни жалко, – в печь. Открыл гардероб – несколько сорочек, два костюма, один из бостона, Лида заставила купить. «Ну что ты ходишь такой не авантажный, – упрекнула она его, – можешь же позволить». Сама купила и приволокла отрез бостона, сама отвела к подпольному портному. Дорогой костюмчик вышел. Зато теперь есть что надеть на торжественный банкет.

– Там будет торжественный банкет, – предупредила его Лопатникова.

– Галстук нужен, – поддакнул Шейнайзен, – знаешь, что такое галстук? – и заржал, обнажая гнилые зубы.

Николай сегодня с утра был у Андрея Аркадьевича в институте. Поговорили о работе. Потом Васнецов сказал:

– Пойдемте, молодой человек, выйдем покурим, не будем мешать дамам дымом.

Лидочка и Вероника Григорьевна, секретарша профессора, заулыбались.

Они вышли, и, гуляя по дорожкам запущенного дворика института, Андрей Аркадьевич еще раз проговорил Николаю все, что тот не мог записать, а должен был запомнить.

Ехали в мягком вагоне. Зина с сухой дамой из института стали и сплавов. Николай с работником ГПУ, который по документам был инженером завода «Красный Октябрь». В вагоне были еще члены их делегации, и в соседнем тоже. Кроме них ехали сов- и партработники и дипломат с супругой.

Зина столкнулась с супругой дипломата возле уборной.

– Эскоьюзми, – проговорила эта самая супруга и хотела что-то спросить Зину. Но та быстро перебила ее:

– Извиняюсь, не понимаю.

Мало ли кто их может слышать. Не надо Зине сейчас такого. Нет у нее знаний иностранных языков, ни свободных, ни со словарем. НИКАКИХ нет! Все, поняли?

Павлов держался с нею холодно, но вежливо. На вокзал его прибежала провожать невеста, как говорили в институте, Лидочка, смазливая и хорошо одетая дочка партработника из городского комитета, присланная к ним после школы для стажа перед вузом. Должности ей не нашли, и профессор Васнецов взял ее к себе. Подвинули стол Вероники Григорьевны, и Лидочка стала ходить к одиннадцати на «службу». А потом стала невестой любимого ученика профессора. Лидочка висла на вокзале на Павлове, целовала его в губы, прижималась громко. На них обращали внимание, но Павлов не отстранялся, тоже всячески обращал на них внимание толпы.

На границе поезд остановился, и в вагон зашли три держиморды с коричневой с подпалинами по бокам овчаркой, сопровождаемые начальником поезда в форменной тужурке. «Паспорта давай!» – кричали, резко распахивая двери в купе, держиморды и только в купе, в котором ехали супруги-дипломаты, деликатно постучали и заискивающе проворковали лакейским тоном: «Позвольте паспорта». Взяли и Зинин паспорт. Несколько раз лейтенант зыркнул на Зину, в книжечку, опять на Зину, опять в книжечку, шлепнул печать. Через несколько часов поезду переставили колеса, и он покатился дальше, уже по Европе.

Зина жадно смотрела на поля, деревеньки, леса, которые мелькали за окном. Ехали по Польше. Уже рассвело. Зинина соседка после проверки легла спать опять, а Зина не спала, не могла уснуть, жадно впитывая в себя картинки несоветской жизни, боясь пропустить даже малейший штришок. «Это воспоминания на всю мою жизнь, – мелькнуло у нее в голове. – Запоминай, Зина, запоминай». Некому такое будет рассказать, но и пусть. Главное, что у нее навсегда в памяти останется картинка из другой жизни.