Спираль

— Вам известно, что со дня кончины уважаемого Давида Георгадзе прошло больше месяца, — размеренно и негромко начал он, когда в кабинете установилась абсолютная тишина. — Смею доложить вам, что мы с помощью вышестоящих органов и Академии наук сделали почти все возможное, чтобы увековечить его память. Осталось несколько вопросов, решение которых было и есть связано со временем. Вы знаете, что покойный академик исследовал очень сложную проблему. Он полагал, что помимо известных на сегодняшний день четырех типов радиоактивности существует и пятый. Ни раньше, ни во время болезни он ни словом не обмолвился о результатах своего исследования. Пять лет он бился над подтверждением теоретически осмысленной проблемы. Довел ли он дело до конца? Обосновал ли экспериментально свои теоретические соображения? Может быть, гипотеза и предложение академика Георгадзе оказались ошибочными? Мы не знаем. Ни в доме ученого, ни в лаборатории, ни в кабинете нами не обнаружено ни клочка бумаги, позволяющего прийти к какому-либо заключению. Совершенно естественно появление и такой мысли, что академик завершил свое исследование и сейчас оно, подготовленное для доклада в Академии и публикации, находится в этом огромном немецком сейфе, открыть который, как бы нам ни хотелось, пока, увы, невозможно. Академик унес в могилу тайну шифра, представляющего собой комбинацию пяти цифр. Буквально на днях дирекция провела совещание, посвященное увековечению памяти Давида Георгадзе, и мы все согласились, что необходимо вызвать из Москвы мастера, специалиста по подобным старинным уникальным сейфам. Нами было решено создать комиссию, открыть сейф и взять на учет все документы до самых простых незначительных рукописей и вещей… Естественно, если обнаружится последнее исследование Давида Георгадзе, оно тут же будет рассмотрено на большом совете в присутствии представителей Академии и самого президента. Однако случилось непредвиденное…

Последнюю фразу Кахишвили произнес значительно повысив голос и обвел взглядом сидящих в кабинете сослуживцев. Его интересовало, какую реакцию вызовет неожиданный поворот.

Особого оживления он не заметил. Все в институте уже знали и историю с обнаружением завещания, и подробное содержание его. Несмотря на категорическое требование, почти приказ директора, кто-то выдал тайну.

— Вчера мы с моим заместителем и руководителями партийной и профсоюзной организации навестили семью покойного. Все как обычно: поинтересовались здоровьем вдовы академика… В будущем, товарищи, нам необходимо уделять уважаемой Анне больше внимания. — Нодар Одишария слегка улыбнулся, услышав русифицированное произношение этого имени. — Это наш научный и человеческий долг. И вот, когда мы сидели в кабинете Давида Георгадзе, среди беседы вдова расплакалась. Чтобы как-то выйти из создавшегося неловкого положения, я снял с полки второй том астрономической энциклопедии. Свершилось чудо! В книге оказался конверт, на котором было написано: «Дирекции Тбилисского института астрофизики». Вот он!

Кахишвили высоко поднял конверт.

Белый квадратик приковал взгляды всех присутствующих.

Оживление сотрудников ободрило Кахишвили.

— Увидев конверт, уважаемая Анна очень расстроилась… Естественно, возникло желание тут же вскрыть его. Так волею случая завещание Давида Георгадзе оказалось в наших руках. Актив нашего института собрался здесь, чтобы узнать последнюю волю покойного, затем мы ознакомим с нею и Президиум Академии наук.

Кахишвили бережно извлек из конверта письмо и приступил к чтению. Читал он внятно и спокойно. После каждой значительной фразы выдерживал паузу, чтобы слушатели основательнее прониклись волеизъявлением покойного академика. Наконец дошел до абзаца, содержавшего самое важное и самое значительное для работников института желание покойного. Голос Кахишвили утратил твердость и предательски дрогнул:

— «В случае моей кончины настоятельно требую опечатать сейф и открыть его через два года, в годовщину моего семидесятисемилетия, пятого октября в двенадцать часов».

Затем директор прочитал несколько незначительных фраз заключения и с облегчением подытожил:

— Вот и все!

Кахишвили, как и в начале, высоко поднял листок, чтобы все удостоверились, что в нем больше ничего нет.

И хотя все заранее знали содержание завещания, чтение и вид листка, написанного рукой академика, вызвали всеобщий интерес. Отныне завещание покойного директора стало для всех окончательно достоверным и реальным. Все желания Давида Георгадзе были понятны, кроме одного: почему с открытием сейфа нужно тянуть еще два года.

Кабинет зажужжал как улей. Все зашептались, кое-где уже громко и темпераментно спорили, постепенно переходя чуть ли не на крик.

Отар Кахишвили никого не успокаивал, не призывал к тишине. Он понимал, что завещание произвело фурор. Сейчас это было самое главное. Откинувшись на спинку кресла и прищурив один глаз, он с едва заметной насмешливой улыбкой наблюдал за волнующимися, горячо спорящими, раскрасневшимися сослуживцами.