Спираль зла

Сервас увидел его в мессенджере, когда уже собрался выключить телефон. Он медлил в нерешительности. И тут вдруг на него навалилась такая огромная усталость, что он его все-таки выключил.

* * *

День третий (продолжение и конец). Вчера вечером посреди ужина закружилась голова, потянуло в сон и понизился самоконтроль… Все приглашенные были уверены, что я напилась. Или решили, что я под кайфом, кто их знает… С тех пор как нахожусь здесь, я чувствую себя очень странно. А что, если они действительно подмешивают мне какой-то наркотик?

И потом, был же ведь этот страшный сон? И как страшный сон мог оставить на память клочья козлиной шерсти на коврике возле кровати? Причем того же черно-рыжего цвета, как у того огромного козла из моего кошмара?

Откуда они взялись и почему меня не покидает ощущение, что я – муха, попавшая в паучью сеть?

Жюдит сидела по-турецки на середине кровати, держа на коленях раскрытый блокнот, и от каждого наклона вперед у нее болела поясница.

Сегодня Морбюс сказал мне, что хочет узнать мои тайны, мои самые глубинные мысли, гнев и страхи, а взамен пообещал открыть мне двери в его мир, в его творчество. Что он хотел этим сказать? Куда хочет он проникнуть? Что за игру затеял? Настало время выяснить истину, но для этого нужно сначала усыпить их бдительность. В следующую ночь я перейду к действиям…

Она отложила блокнот, слезла с кровати и босиком вошла в ванную. Посмотревшись в зеркало, заметила, что под глазами залегли черные круги, а щеки впали и стали напоминать грим, который накладывали на лица актеров в старых фильмах времен «Хаммера».

В ней росла уверенность, что в этом доме она в опасности.

29

Пятница, 24 июня, 8 часов утра

Следственный изолятор в Сейссе, рядом с Тулузой

Петр Сушко, растянувшись на койке (той, что сверху), разглядывал потолок, стараясь упорядочить хаос, царивший в его голове.

Ему было не привыкать, он уже не впервые сидел в СИЗО. Стук дверей, клацанье замков, звон ключей, телевизоры, орущие на всю катушку и доводящие до сумасшествия, громкие переговоры через оконную решетку и свист, сопровождающий игру в йо-йо – волчок, крутящийся на веревочке от окна к окну… А нынче утром кто-то из арестованных устроил истерику: бился в дверь, требовал вызвать охранников и ревел так, что в ушах перепонки лопались.

Петру на все это было наплевать. Еще час – и ад арестантской жизни останется позади.

– Черт возьми, Петр, тебя выпускают, – раздался снизу голос, в котором звучали нотки зависти. – Ты вырвешься из этой клоаки…

Им повезло: в камере они сидели вдвоем. В Сейссе на 655 мест приходилось 1074 арестованных, и 160 человек спали на полу, на матрасах. Ничего нового в этом не было. Однако в последнее время уровень опасности резко вырос. Внутри мужского СИЗО № 2 в последние месяцы власть захватила тайная банда, которая действовала с беспримерной жестокостью. Ее участники объединялись в группы и, в случае нештатных ситуаций, брались за оружие – то есть за острые осколки стекла или заточенные куски пластика – и могли убить и за пачку сигарет, и за наркоту, и за деньги.

Петр их остерегался, но в какой-то мере понимал. Этим ребятам было нечего терять: им не светило никаких послаблений, у них не было семей, чтобы похлопотать за них, носить им передачи или деньги, чтобы улучшить условия содержания. Надежды на будущее либо крошечные, либо вообще никаких. Ничегошеньки! Это их ожесточало. Бешенство, буквально клокотавшее у них в крови, превращало их в диких зверей. Не говоря уже о тех, кто уже достиг в своих родных краях и власти, и богатства, а сюда приехал ради расширения бизнеса; но им не повезло, и они попались. В результате у них появились соглядатаи либо среди других сидельцев, либо среди стражи, и они жестоко расправлялись с теми, кто посягал на их нелегальный бизнес.

«Вот гады, – подумал Петр, – ничего от них не скроешь…»