Спираль зла

– Она недешево мне стоила, – с гордостью сказал Ренн. – Подлинная афиша «Орфея», которую нарисовал сам Делакруа. Она нигде не появилась, потому что фильм так и не вышел.

Эсперандье вскочил, подошел к афише и буквально прилип к ней.

– Морбюс Делакруа… Это тот режиссер, что снял «Извращения» и «Кровавые игры»?

– А вы знаете какого-нибудь другого?

– Ох ты, чтоб тебя! Я же должен был об этом подумать! Я хорошо помню эту историю: восемнадцать лет назад фильм запретили, и кинопрокатчики отказались его выпускать…

Ренн смотрел на них в растерянности.

– Что вообще происходит? Кто-нибудь мне объяснит? Какое отношение имеет смерть Стана к этому фильму?

Сервас достал из кармана конверт, вытащил оттуда несколько фотографий, порылся в них и положил одну на столик.

– О, дьявол! – вздрогнул Ренн, увидев спираль, нарисованную кровью на матрасе. – Это убийца нарисовал?

– Есть версия, что это нарисовал сам дю Вельц… Видимо, перед смертью хотел оставить нам некое послание… Остается только узнать какое. Расскажите нам об этом Делакруа.

Эсперандье снова сел на место. Ренн оглядел всех одного за другим, и в глазах его блеснула хитрая искорка. Похоже, такой оборот разговора его очень взволновал.

– До сего дня, как говорят, Стан сотрудничал с Делакруа, у которого была привычка всегда работать с одной командой – ну или с похожими. Надо сказать, что они расстались с жанром чистого боди-хоррора, и это стало теперь его фирменной маркой. Он начинает фильм как атмосферный, где все пронизано скрытым и туманным ужасом, и постепенно доводит повествование до экстремального, невыносимо жестокого боди-хоррора. Ясно, что Делакруа не создан для чувствительных душ.

Венсан был с этим согласен, ибо помнил, как потряс его финал «Кровавых игр». Он тогда спросил себя, почему на эту ленту даже не поставили пометку возрастного ограничения.

– А этот фильм? – сказал Сервас, указывая на афишу на стене.

– «Орфей, или Спираль Зла», последний фильм Делакруа, – отозвался Ренн, протирая очки кончиком галстука. – Его считают шедевром, величайшим творением режиссера. Отныне он стал частью «кинематографического ада», фильмов про́клятых, мифических, ныне ставших очень редкими, таких как «Смерть Дракулы» венгра Кароя Лайтаи, первый из фильмов о Дракуле, или «Лондон после полуночи» Тода Браунинга.

– Так о чем фильм?

Ренн водрузил очки на место и впился острым, как дротик, взглядом прямо в глаза Сервасу.

– «Орфей» стал шестым полнометражным фильмом Делакруа. Уже само название говорит о том, что речь пойдет об истории Орфея и Эвридики. Все, что известно о фильме, – это то, что он повествует об Орфее Жиле, мексиканском рок-музыканте, который отправляется вызволять из ада свою жену Гвадалупе, с той только разницей, что на этот раз ад находится на самом «дне» маленького мексиканского городка Сьюдад-Хуарес. Этот городок – уже сам по себе ад. Там, в пустыне, в течение двадцатилетия, с 1993 по 2013 год, находили сотни тел похищенных еще в детстве женщин. Их тела хранили следы неслыханно жестоких пыток. О фильме ходили всякие слухи: о сценах, об актерах, о том, что его режиссер – сумасшедший… Говорили, что там каждый из кругов ада был страшнее предыдущего до полной непереносимости. Называли фильм чудовищным, отражающим все мыслимые и немыслимые бесчинства. Доходило даже до упоминаний о так называемом снаффе[15].

Ренн встал с места:

– Вы позволите? Мне необходимо принять дозу кофеина. Делакруа – тяжелый случай, очень утомляет… Я снял о нем для своего канала несколько эпизодов, минут на сорок, если это вас интересует.

Он зашел за барную стойку, быстро смолол кофе и высыпал ложечкой в чашку. Пьерра бросил нетерпеливый взгляд на Серваса. По комнате поплыл соблазнительный запах кофе, щекоча всем ноздри.

– Я бы тоже не отказался от чашечки, – не утерпел Эсперандье.

Пять минут спустя перед каждым стояла дымящаяся чашка кофе.

– Продолжим, – сказал Ренн, который очутился в своей стихии. – Кто из присутствующих видел хоть один фильм Делакруа?

Руку поднял один Венсан.

– Итак, Делакруа шагнул намного дальше, чем просто кинематограф, – с энтузиазмом начал тележурналист. – Мало того, что этот человек – гений, что его образы входят в вас, как… споры; я хочу сказать, они прикрепляются к разуму зрителя, прорастают в нем… Есть в этих фильмах нечто такое, что расшевеливает самые глубины вашей души, и из этих глубин всплывает что-то нехорошее. Оно заставляет вас почувствовать себя не в своей тарелке, словно вы не зритель, а соглядатай. Вы не видите зла, вы его угадываете, чувствуете, причем ощущаете его присутствие за пределами кинопленки.

Он сверлил своих гостей острым, каким-то металлическим взглядом.

– И это ощущение возникает не случайно… Делакруа всегда считал, что нынче мы всё глубже погружаемся в спираль насилия, ужаса и мерзости, и не только в фильмах, но и в обществе в целом. Ему хотелось заострить на этом внимание зрителя, вывести его из зоны комфорта, шокируя его, нападая на него и травмируя.