Спираль зла

Он ушел далеко от дома и долго бродил по серым предрассветным полям, по перелескам, куря сигарету за сигаретой из пачки, которую ему кто-то отдал. А сотни птиц радостно встречали нарождавшийся день. День, которого Венсан никогда не увидит… Мартену надо было побыть одному. Надо было поверить в то, во что поверить было невозможно: что все это произошло на самом деле и что Венсана больше не будет ни завтра, ни в следующие дни, и он не будет обсуждать вместе со всеми последние события.

Несомненно, этот день был самым долгим и страшным из всех прожитых дней.

Мартен пребывал в оцепенении и не мог трезво размышлять. Но когда он вернулся к дому, где все еще сновали полицейские и жандармы, тьма у него в голове постепенно начала рассеиваться и уступать место леденящей ясности.

Он собрал большинство присутствующих следователей и техников – и белый, как мел, с красными от слез глазами, объявил:

– Я хочу, чтобы вы нашли каждый след, каждую ниточку, исследовали каждый глухой закоулок, каждый квадратный сантиметр этого проклятого барака, даже если на это уйдут следующие двадцать четыре часа. Все образцы должны быть отправлены в лабораторию. Переройте эту халупу от подвала до потолка! И позабудьте о перерывах и всяких шуточках, это понятно?

Одни из собравшихся с готовностью кивнули; другие смотрели на него так, словно имели дело с психом.

– Не говори так, Мартен, – вмешался Пьерра. – Я гарантирую тебе, что расследование гибели Венсана станет самым важным. Криминальная полиция направит на это расследование всю свою энергию. Мы найдем этих сволочей, Мартен…

Парижский сыщик был бледен, голос у него дрожал. Он выдержал паузу и с недоверием продолжил, нахмурив брови:

– Я знаю, что в наше время полицейские превратились в мишени, но… То, что произошло с твоим заместителем, выходит за все рамки. Мы обнаружили тайное змеиное гнездо. И если они готовы до смерти замучить сыщика, то это означает, что мы прикоснулись к чему-то гораздо более страшному, чем предполагали.

Сервас был того же мнения. Он покачал головой. Однако ему предстояла задача, гораздо тяжелее всех предыдущих.

– Мне понадобится телефон, – сказал он. – Я должен сделать один звонок.

Пьерра подозвал одного из техников и обменялся с ним парой слов. Техник вышел и минуты через три вернулся с телефоном. Сервас взял телефон и вышел из дома. Отошел на расстояние, где никто не мог его услышать, добрался до большого дуба, сел на землю, опершись спиной о широкий ствол, и проверил, есть ли сеть.

Небо постепенно светлело, и контуры зданий и перелеска проявлялись с четкостью ретушированной фотографии. В других обстоятельствах Сервас залюбовался бы буколическим пейзажем, но только не в это утро. Он набрал в легкие побольше воздуха и набрал знакомый номер.

– Шарлен? – произнес майор, когда она ответила. – Это я. Ты одна дома?

54

– Ты уверен, что поступаешь правильно?

Пьерра припарковался перед отелем. Сервас кивнул. Было уже почти восемь утра, прошел короткий дождь, но теперь солнце целилось ему прямо в кончик носа.

– Ты можешь остановиться у меня. У меня есть гостевая комната для друзей, – настаивал парижанин.

– Мне надо побыть одному, – отозвался Сервас.

– Ладно. Постарайся немного поспать. Увидимся через несколько часов.

Майор прошел сквозь холл к лифту, как зомби, и его грязная одежда и израненное лицо привлекли внимание дежурного администратора. Подавленный, опустошенный, вымотанный, на пределе нервного напряжения, он столкнулся в коридоре с горничной, которая брезгливо поморщилась, почувствовав, какой запах исходит от него.

Стоя под душем, Мартен размышлял, что знает столько всякой всячины, а о Венсане – так мало, почти ничего… Знал ли он по-настоящему тех людей, что работали с ним бок о бок? Или каждое человеческое существо в этом мире было одиноким островом в океане людей?

Он очень долго отмывался, до покраснения натирая кожу, словно хотел освободиться от ужаса, пережитого этой ночью. Потом внимательно разглядывал себя в зеркале, протерев стекло полотенцем. Рядом с левым соском виднелся маленький круглый шрам размером с монетку: память о пуле, прошедшей сквозь сердце, и о долгой коме. Сервас слишком часто получал ранения в область сердца. И не всегда это были пули. Были и два огромных шрама, которые делали его похожим на монстра Франкенштейна. Один красовался на груди, другой – под грудиной, спускаясь вертикально вниз сантиметров на шесть и поворачивая влево. Шрамы остались как воспоминание об опасных событиях в Австрии, которые чуть не кончились очень плохо.