Спиридион

На этом, – продолжал отец Алексей, немного передохнув, – кончаются откровения, слышанные мною от Фульгенция. Он счел своим долгом поведать мне без утайки обо всем, что касалось жизни и смерти его учителя, однако, то ли из боязни оскорбить христианскую религию, то ли из безмерного почтения к памяти Спиридиона, не стал рассказывал мне о своих сношениях с тенью, которая исправно навещала его после смерти аббата. У меня есть основания полагать, что поначалу призрак являлся Фульгенцию очень часто, но монах так боялся этих свиданий и так старался их избежать, что со временем они сделались реже и мимолетнее. Фульгенций был человек нерешительный и робкий. Лишившись наставника, оказывавшего на него влияние постоянное и безраздельное, он испугался всего, что услышал, а возможно, и того, что совершил, схоронив в гробу рукопись. Никто лучше его не знал, сколь несправедливо было бы обвинять аббата, человека величайшей мудрости и острейшего ума, в колдовстве. И тем не менее, слыша после смерти Спиридиона разговоры о том, что он предавался этому гнусному занятию и вступал в сношения с демонами, Фульгенций ужаснулся как тем сверхъестественным происшествиям, которые свершились на его глазах, так и тем, которые, по всей вероятности, продолжали свершаться в его душе, а ужаснувшись, стал искать в тщательнейшем исполнении всех обязанностей христианина защиту от света, слепившего его немощный взор. Достойно восхищения, что человек этот, наделенный характером благородным и прямым, отыскал в сердце своем силы, которых недоставало его уму, и, устояв перед угрозами исповедников и перед их коварством, не выдал ни одной тайны своего учителя. Никто не узнал о существовании рукописи, а перед смертью Фульгенций в точности исполнил последнюю волю Спиридиона и открыл мне все то, о чем я сейчас рассказал тебе.

Спиридион записал в устав нашего аббатства особое правило, согласно которому всякий монах, пораженный тяжелой болезнью, вправе прибегнуть, помимо санитара, к помощи послушника или монаха, любезного его сердцу. Аббат ввел в действие это правило незадолго до смерти, в благодарность за то участие, какое принял в нем самом Фульгенций; Спиридион желал, чтобы Фульгенций и другие монахи в последний час были окружены заботой друзей и в ней черпали предсмертное утешение. Так вот, когда Фульгенция разбил паралич, он призвал к себе меня. Выбор его показался мне удивительным, ибо его окружало множество ревностных последователей и услужливых друзей, со мной же он был едва знаком и никогда и ничем меня не отличал. После смерти Спиридиона он в течение долгих лет претерпевал гонения от монахов, но в конце концов его кротость и доброта одержали верх над их злобной подозрительностью. Монахам наскучило требовать у Фульгенция, чтобы он открыл им местонахождение еретических трудов, вышедших из-под пера Эброния, и они решили, что настоятель их сжег. С тех пор как дух XVIII столетия просочился сквозь стены нашего монастыря, поиски философского камня вышли из моды. Среди братии имелся добрый десяток монахов-философов, которые тайком читали Вольтера и Руссо и в вольнодумстве своем заходили так далеко, что не соблюдали постов и мечтали о браке. Один лишь монастырский привратник, старик восьмидесяти лет, ровесник Фульгенция, примешивал к сегодняшней гордыне вчерашние суеверия. О старых временах он говорил с восхищением, об аббате Спиридионе – с таинственной улыбкой, а о самом Фульгенции отзывался пренебрежительно как о невежде и лентяе, который мог бы поделиться с братьями своим секретом и озолотить монастырь, но не делает этого из страха перед дьяволом и пустой заботы о спасении своей души. Тем не менее даже в мое время находились еще молодые умы, которых мучила загадка жизни и смерти Эброния. К их числу принадлежал и я сам; однако должен сказать, что, если загробная участь этой великой души и внушала мне некоторые сомнения, я не разделял нелепых страхов тех глупцов, которые не осмеливались молиться за Эброния, потому что боялись повстречаться с его тенью. Согласно предрассудку, который будет жить ровно столько, сколь будут существовать на земле монастыри, тень настоятеля была обречена скитаться по земле до тех пор, пока благодаря его раскаянию и людским молитвам перед нею не откроются двери чистилища. А поскольку монахи свято верили, что тени имеют обыкновение докучать живым, имевшим неосторожность помянуть их в своих молитвах, они остерегались молиться за аббата Спиридиона.