Чтобы не сбить кого-нибудь на многолюдной аллее, Ги придерживал коня, не давая ему разогнаться, да к тому же ехать здесь на большой скорости было бы просто неприличным. Вскоре он увидел впереди хорошо знакомую карету, с которой предпочел бы не встречаться. Госпожа д’Эмберкур всегда боялась холода, Маливер и вообразить не мог, что она отважится выйти из дома в такую погоду. Последнее доказывало, что он совсем не знает женщин, ибо даже ураган не помешает им поехать в модное место, где они просто обязаны показаться. А в ту зиму самым модным было прокатиться по Булонскому лесу и сделать круг по льду озера; между тремя и четырьмя часами пополудни здесь собирался, говоря языком газетных хроник, весь Париж, то есть все сколько-нибудь именитые и знаменитые особы. Женщина с положением покроет себя позором, если ее инициалы не появятся в светской хронике на страницах вездесущей прессы. Госпожа д’Эмберкур была достаточно хороша собой, достаточно богата и пользовалась достаточным успехом, чтобы считать себя обязанной следовать общей моде, и потому, немного дрожа под мехами, которые она носила, как и все француженки, графиня регулярно совершала паломничество на озеро. Маливеру страшно захотелось пустить в галоп Греймокина, который только об этом и мечтал. Но госпожа д’Эмберкур уже заметила его, и ему ничего не оставалось, как приблизиться к ее карете.
Он рассеянно говорил с ней ни о чем. Чтобы уклониться от приглашения в Итальянский театр, сослался на званый ужин, который закончится очень поздно, и вдруг его чуть не задели чьи-то сани. Их тянул великолепный орловский рысак серо-стальной масти, с белой гривой и хвостом, в котором волосы сверкали, словно серебряные нити, а правил санями бородатый ямщик в зеленом суконном кафтане и бархатной шапке с каракулевым отворотом.
Горделивый конь шел особенной рысью, покусывая удила, низко нагнув голову и почти касаясь ноздрями высоко подбрасываемых коленей. Изысканность саней, выправка русского кучера, красота лошади — все привлекло внимание Ги. Но что стало с ним, когда на сиденье он увидел женщину, которую поначалу принял за одну из русских княгинь, приезжающих на сезон-другой в Париж, чтобы ослепить его своим невиданным богатством, — если только Париж вообще можно чем-нибудь ослепить!
Он узнал, или ему показалось, что узнал, черты, схожие с теми, что навсегда запечатлелись в его душе, черты, которыми он любовался, как Фауст Еленой, в своего рода волшебном зеркале![126]Он никоим образом не надеялся увидеть их среди бела дня в Булонском лесу и от неожиданности так вздрогнул, что Греймокин, почувствовав резкое движение, шарахнулся в сторону. Ги, коротко попросив прощения у госпожи д’Эмберкур за нетерпеливость своего коня, с которым он якобы никак не может справиться, пустился вдогонку за быстро удалявшимися санями.
Женщина в санях как будто удивилась тому, что ее преследуют, и обернулась, чтобы посмотреть, кто взял на себя такую смелость. Хотя он видел ее только в профиль, то есть в позе, давно забытой художниками, Ги разглядел сквозь черную сетку вуали полоску золотых кудрей, глаза цвета ночной синевы и идеально розовые щеки, о цвете которых может дать отдаленное представление только окрашенный вечерним солнцем снег на высочайших горных вершинах. В мочке ее уха поблескивала бирюза, а на шее, видневшейся между воротником шубы и полями шляпы, подрагивала непослушная прядка волос, легких, как дуновение ветерка, и тонких, как пушок младенца. Да, то было его ночное видение, только теперь оно было дневным и гораздо более реальным. Как Спирита оказалась здесь в таком прелестном и таком человеческом обличье? И видят ли ее другие? Хорошо, пусть Спирита — дух, но неужели и лошадь, и сани, и кучер — тоже всего лишь призраки? Времени на раздумья не было, Маливеру хотелось убедиться, что он не обманулся, что сходство не рассеется при ближайшем рассмотрении, поэтому он решил обогнать сани и разглядеть таинственную незнакомку. Он подстегнул коня, тот помчался стрелой, и через несколько минут белый пар из его ноздрей коснулся спинки преследуемых саней. Но как ни хорош был Греймокин, он не мог тягаться с русским рысаком, самым прекрасным представителем орловской породы, какого когда-либо видел Маливер. Ямщик в кафтане цокнул языком, и серая со стальным отливом лошадь в несколько стремительных шагов оторвалась от Греймокина на расстояние, которое вполне могло успокоить ее хозяйку, если, конечно, она была встревожена.