Список для выживания

– Врачи придумали название этой болезни, – сказала она. – «Уппгивенхетссиндром». Дословно «синдром отказа», но шведское слово похоже на английское give up, то есть «сдаваться, бросать». Вот, смотри.

Она протянула мне телефон, но я не подошла.

– Мне надо идти, – бросила я.

– Может, все-таки останешься?

– Представь себя на месте этих детей, – сказала я. – Наверняка у них день похуже твоего.

– Я знаю, – сказала она.

– Разве ты не хочешь им помочь?

– Как я могу им помочь? Сколько бы я ни пыталась кому-то помочь, у меня ничего не выходит. Может, не стоит и пробовать.

– Неправда, – возразила я. – Ты многим помогла. Но ты не сможешь никому помочь, лежа в кровати. Вставай. Позвони в иммиграционную службу и устройся туда волонтером. Или останься дома и почитай проспекты о курсах, которые принес папа. На столе лежит целая пачка.

– Потом, – ответила Талли. И забралась обратно в постель.

Я махнула рукой и направилась к выходу.

– Стой, Слоник.

– Чего?

– Пожалуйста, останься дома, со мной.

– У меня контрольная, репетиция оркестра, а Джуно бросил Купер. На этой неделе ей действительно тяжко.

– Тогда иди к ней, – согласилась Талли. – Ты ей нужнее. Ей в жизни непросто пришлось.

– Купер козел. Джуно еще этого не поняла, но без него ей будет лучше.

– Я про ее проблемы со слухом, – сказала Талли.

Она была просто помешана на глухоте Джуно. Ее всегда особенно интересовали люди, пережившие какую-нибудь беду, как в статьях или книжках, которые она читала.

– Честно говоря, думаю, она сейчас больше расстроена из-за разрыва с Купером, – заметила я. – Увидимся вечером, ладно?

– Пока, – попрощалась Талли, и я ушла.

Я оставила ее одну.

За мной заехала Джуно. Буквально через пару минут у меня зазвонил телефон. Звонила Талли. Хотела рассказать мне новые подробности о шведских беженцах или о новой трагедии из газет? Или она передумала насчет того, что я нужнее Джуно, и хотела, чтобы я вернулась домой?

Я отправила звонок на бесшумный режим и убрала телефон в сумку. Так что, когда я сказала, что пропустила ее последний звонок, это была неправда. Я его не пропустила. Я его видела, но решила, что не хочу с ней разговаривать. Потом она умерла, и сквозь густой туман скорби и бреда я все же понимала, что в смерти Талли я виновата ровно настолько же, насколько она сама.

Когда доктор ушла, нам принесли одежду Талли и украшения, которые были на ней в тот день. «Личные вещи вашей дочери», – сказал мужчина и отдал все папе. Потом пришел полицейский, которого назначили на это дело, – в штате Миннесота самоубийство считается преступлением, и им занимается полиция. Папа попросил меня выйти.

– Ты не должна во всем этом участвовать, Слоун, – сказал он тихо.

– Я не хочу уходить.

– Пожалуйста, Слоун.

– Нет, папа. Я хочу остаться.

Он разрешил мне остаться. Мы вместе с трудом отвечали на вопросы полицейского. Да, у Талли была депрессия. Нет, склонности к самоубийству не замечали. Она пару недель провалялась в постели, может, больше. У нее был тяжелый период, но такое случалось и раньше. Полицейский поднял брови.

– Недель? – удивился он.

Я знала, о чем он думает: если бы Талли была его дочерью, жила под его крышей, он бы не пропустил такие знаки. Он бы такого не допустил. Меня захлестнул стыд. Это я допустила. Я оказалась худшей сестрой в мире.

Это была чистая формальность. Состав преступления не обнаружен. Полицейский что-то записал в блокнот, закрыл его и убрал в карман. Дал нам свою визитку, если у нас появятся вопросы. Как будто он мог ответить хоть на один наш вопрос.

Пришла пора прощаться. Медсестра проводила нас до палаты Талли, но вошли мы туда без нее. Было очень тихо. Ни один аппарат, измеряющий показатели жизненно важных функций, не работал. У Талли больше не было жизненно важных функций. Она была накрыта простыней до самого подбородка.

– Как будто просто спит, – сказал папа.

Только это было неправдой. Талли никогда не спала на спине. Она спала на животе, а рукой всегда обнимала подушку. Правда, когда я была маленькой, я забиралась к ней под одеяло. И тогда она обнимала рукой меня. Она была моей старшей сестрой, но в тот момент я вдруг поняла, какая она маленькая, увидела ее параметры – чуть меньше полутора метров, чуть меньше сорока пяти килограммов. Параметры ее тела. Но внутри этого маленького тела еще недавно роилось бесконечное количество мыслей.

Через несколько дней ее тело закопают в землю. Но все эти мысли, бесконечные мысли, куда они делись? Как может быть, что они были и вдруг их не стало? Я зарыдала. Папа тоже заплакал. Он рухнул на стул в углу, но я подошла поближе, держась за край кровати, чтобы не упасть. Трясущейся рукой я подняла простыню и нашла руку Талли. Не знаю, кто был с ней в момент смерти, но руки ей согнули в локтях, а кисти положили на бедра. Я погладила пальцами ее пальцы, такие холодные, подняла ее руку и ахнула.

– Что? – спросил папа.

– Ничего, – ответила я и вернула простыню на место.