Гости молча наблюдают, как маленькая группа марширует через колышущиеся створки входа в шатер и уходит в шумную ночь, в бурю, держа факелы высоко над головой.
За день до этого. Оливия. Подружка невесты
В пещере был прилив, поэтому вода шумит у наших ног, черная, как чернила. Из-за этого кажется, что пространство стало меньше, будто у нас развилась клаустрофобия. Теперь нам с Ханной приходится сидеть ближе друг к другу, наши колени соприкасаются, а свеча, которую мы стащили из гостиной, стоит на камне в стеклянном подсвечнике.
Теперь я понимаю, почему эту пещеру называют шепчущей. Прилив сильно изменил акустику, и теперь наши голоса эхом отскакивают от стен, будто в тени кто-то стоит и повторяет каждое слово. Трудно поверить, что это не так. Я ловлю себя на мысли, что время от времени оборачиваюсь, желая убедиться, что мы действительно здесь одни.
В мягком свете свечи мне почти не видно Ханну. Но я слышу ее дыхание и парфюм.
Мы передаем друг другу бутылку водки. Я и так немного пьяна после обеда. Я не смогла много съесть, поэтому алкоголь сильно ударил в голову. Но мне нужно напиться сильнее, чтобы рассказать, настолько, чтобы мозг не мог остановить слова. Как иронично, учитывая, что мне так нужно было кому-нибудь об этом рассказать уже наконец, что порой мне казалось, слова польются безо всякого предупреждения. Но теперь, когда у меня появился настоящий шанс, я не могу пошевелить языком.
— Оливия, — первой нарушает тишину Ханна.
Пещера шепотом отвечает:
— Боже, — говорит Ханна, — это эхо. Твой бывший… он с тобой что-то сделал? Моя знакомая… — она резко осекается, а потом продолжает: — У моей сестры Элис тоже был парень в университете. И он плохо отреагировал на их разрыв. Очень,
Я жду, пока Ханна скажет что-то еще, но она молчит. Вместо этого она берет у меня бутылку и делает большой глоток.
— Нет, дело совсем не в этом, — отвечаю я. — Да, Каллум правда был отстой. Он даже особо не скрывал, что сразу после разрыва стал встречаться с Элли. Но именно он меня бросил, так что все не так.
Теперь я хватаю бутылку и делаю глоток. Я чувствую на горлышке вкус ее помады.
— Все случилось на летних каникулах после окончания семестра. Я остановилась у Джулс в Ислингтоне, пока она была в командировке.
Я рассказываю свою историю темноте, а она шепотом повторяет мои слова. Я говорю Ханне, как мне было одиноко. Как я жила в большом городе, о чем всегда мечтала, но поняла, что мне не с кем это разделить. Как вечером в пятницу я ходила в магазин через пару кварталов от квартиры Джулс, чтобы купить чипсов, молока и хлопьев на завтрак, проходя мимо всех этих людей, стоящих у баров, которые пьют и смеются. Как я чувствовала себя последней неудачницей с рыжей сумкой для продуктов, которую ждет одинокий вечер с Netflix. Как именно в такие моменты я всегда вспоминала о Каллуме и думала, что бы мы сейчас делали вместе, и от этого мне становилось еще паршивее.
Я все еще не могу поверить, что рассказываю это практически незнакомому человеку. Но, пожалуй, в этом и суть. Может, из всех этих людей только ей я и могу рассказать,
— Я копалась в телефоне, — продолжаю я, — и видела, что Каллум был с Элли. Она выкладывала фотки в «Снэпчат». На одной она сидела у него на коленях. А на другой целовала его и показывала средний палец в камеру, как будто не хотела, чтобы их видели… вот только потом взяла и выложила на всеобщее обозрение, идиотка.
Ханна снова пьет из бутылки и вздыхает.
— Наверное, ты чувствовала себя просто ужасно, — говорит она, — когда это увидела. Боже, социальным сетям за многое придется отвечать.
— Да, — я пожимаю плечами, — действительно, чувство было… поганое.
Чтобы она не приняла меня за сумасшедшую, я не стала говорить, сколько раз смотрела на те фотографии, сжимала сумку с продуктами и рыдала.
— Друзья советовали мне развеяться. Ну, знаешь, вроде как показать Каллуму, что он потерял. Все твердили, чтобы я зарегистрировалась в приложениях для знакомств, но я не хотела этого делать в университете, где все друг друга знают.
— На каких сайтах, вроде «Тиндера»?
Думаю, так она решила показать, что на одной волне с молодежью.
— Да, только «Тиндером» больше никто не пользуется.
— Прости, — шепчет она. — Я же старуха, помнишь? Откуда мне это знать?
Она звучит немного тоскливо.
— Не такая уж ты и старая, — говорю ей я.
— Что ж… спасибо, — и она слегка пихает меня коленом.