Список гостей

Я наклоняюсь и касаюсь камня. В горле застревает ком.

— Ханна! — я поворачиваюсь к «Капризу». Там стоит Ифа и смотрит на меня. — Вам не сюда! — кричит она, а затем показывает в ту сторону, где тропинка вьется дальше от церкви. — Вам туда!

— Спасибо! — отвечаю я ей. — Простите!

Такое чувство, будто меня застукали на месте преступления.

Чем дальше я ухожу от «Каприза», тем обманчивее становится тропинка. Участки земли, которые выглядят безопасными и сухими, проваливаются под ногами, превращаясь в черную жижу. Холодная болотная вода уже просочилась в правый сапог, и промокший носок хлюпает с каждым шагом. Мысль о телах, лежащих где-то подо мной, заставляет вздрагивать. Интересно, узнает ли кто-нибудь сегодня вечером, как близко к могилам они танцуют?

Я достаю телефон. Связь есть, как и обещала Ифа. Звоню домой. За воем ветра я с трудом распознаю гудки, а потом и мамин голос:

— Алло?

— Я не слишком рано звоню? — спрашиваю ее.

— Боже мой, нет, любимая. Мы уже встали…

Когда она дает трубку Бену, я едва могу понять, что он говорит, у него такой высокий и пронзительный голос.

— Еще раз, что, дорогой? — я прижимаю телефон к уху.

— Я сказал: «Привет, мам». — При звуке его голоса я ощущаю в глубине души ту мощную связь с ним. Когда я пытаюсь сравнить с чем-то мою любовь к детям, то на ум приходит совсем не Чарли. Эта любовь животная, могущественная, инстинктивная. Любовь к родной плоти и крови. Самое близкое сравнение, которое я могу подобрать, — это любовь к Элис, моей сестре.

— Где ты? — спрашивает Бен. — Звучит как море. А лодки там есть? — Он без ума от лодок.

— Да, мы на одной приплыли.

— На большой?

— Ну, сравнительно.

— Мам, Лотти вчера было плохо.

— Что с ней такое? — быстро спрашиваю я.

Больше всего меня тревожат мои близкие. Когда я была маленькой и просыпалась по ночам, то иногда подползала к кровати моей сестры Элис, чтобы проверить, дышит ли она, потому что самое худшее, что я могла себе представить, — это если ее у меня отнимут.

— Я в порядке, Хан, — шептала она, улыбаясь. — Но можешь залезть, если хочешь.

И я лежала, прижавшись к ее спине, чувствуя успокаивающий звук ее дыхания.

Мама берет трубку.

— Не о чем беспокоиться, Ханна. Она вчера днем объелась сладкого. Твой отец — дурень — оставил ее наедине с тортом, пока я ходила по магазинам. Теперь она в порядке, любимая, лежит смотрит на диване телевизор, готовится к завтраку. А теперь, — говорит мне мама, — иди развлекайся на этой гламурной свадьбе.

«Не такая уж я сейчас и гламурная, — думаю я, — с мокрыми носками и слезами от ледяного ветра».

— Ладно, мам, — говорю ей. — Я попробую завтра позвонить по дороге домой. Они тебя не доводят?

— Нет, — отвечает мама. — Если честно…

На том конце отчетливо слышится дрожь в ее голосе.

— Что?

— Ну, это неплохо отвлекает. Хорошо. Присматривать за следующим поколением, — она осекается и делает глубокий вдох. — Знаешь… в это время года.

— Да, — отвечаю ей. — Понимаю, мам. Я тоже это чувствую.

— Пока, дорогая. Береги себя.

Когда я кладу трубку, меня осеняет. Так вот кого мне напоминает Оливия? Элис? Все знаки налицо: худоба, хрупкость, взгляд испуганного олененка. Я помню, как впервые увидела свою сестру после того, как она вернулась домой из университета на летние каникулы. Она потеряла около трети своего веса. И выглядела так, словно у нее была ужасная болезнь — будто что-то съедало ее изнутри. И хуже всего оказалось то, что она не могла никому рассказать о том, что с ней случилось. Даже мне.

Я иду дальше. А потом останавливаюсь и оглядываюсь вокруг. Не уверена, что иду в правильном направлении, но теперь и непонятно, какое из направлений верное. Отсюда не видно ни «Каприза», ни шатра, они скрыты за горой. Я считала, что возвращаться будет проще, потому что тогда я уже буду знать дорогу. Но теперь мне кажется, что я заблудилась, — по пути сюда мои мысли были совсем о другом. Видимо, я шла не той дорогой; здесь местность заболочена сильнее. Мне приходится прыгать по кочкам, чтобы избежать черных влажных участков. Я прыгаю снова. Но немного увязнув, решаю отскочить подальше. Но ошибаюсь: нога соскальзывает, и мой левый сапог приземлился не на травянистый бугорок, а на мягкую поверхность торфяника.

Я начинаю увязать — и все сильнее. Это происходит так стремительно. Земля разверзается и проглатывает мою ногу. Я теряю равновесие, отступаю, и моя вторая нога скрывается в трясине с ужасным чавкающим звуком, так же быстро, как рыба — в черной глотке того баклана. Через несколько мгновений торф, кажется, оказывается поверх моих ботинок, и я погружаюсь еще глубже. Первые несколько секунд меня не отпускает ступор. А потом я понимаю, что должна действовать, чтобы спасти себя. Я тянусь к кочке и хватаюсь за два пучка травы.

Я пытаюсь подтянуться на руках. Ничего не происходит. Похоже, я крепко застряла. Как же будет неловко, когда я вернусь в «Каприз» изгвазданная по уши и стану объяснять, что произошло. А потом я понимаю, что все еще тону. Черная земля медленно ползет по моим коленям, вверх по бедрам. Сантиметр за сантиметром она поглощает меня.