Наконец мы добрались до мокрого песка пляжа. Я не мог понять, почему мы выбрали такой легкий путь. Когда он снимет повязку, то даже без очков поймет, где находится. До школы было рукой подать, а по этой тропинке любой дурак поднимется — особенно маленький ребенок. Парни все время спускались на пляж. Но потом я подумал: может, Уилл хотел дать ему поблажку из-за всего того, что Одиночка для нас делал, — чистил ботинки, убирал в комнатах и все такое. Это казалось справедливым.
— Ты это знаешь, Уилл, — говорю я. Откуда-то из глубины моей души раздается шум, звук боли. Возможно, я начал плакать. — Мы
Я помню, как Уилл указал на начало тропинки. Тогда-то он и достал шнурки. Ничего особенного, простые шнурки от спортивных кроссовок.
— Мы его свяжем, — сказал он.
Это было так легко. Уилл заставил меня привязать его к перилам у подножия скалы — я хорошо разбирался в узлах и тому подобных вещах.
А потом мы его бросили.
— Да
— Ты знаешь, что это неправда…
— Нет. Это правда. И больше тут нечего сказать.
Я помню, как проснулся на следующий день, выглянул из окна нашей комнаты и посмотрел на море. И тогда-то я понял. Я не мог поверить, какими мы были идиотами. Ведь был прилив.
— Уилл, — пробормотал я. — Уилл… вряд ли он успел развязаться. Прилив… я не подумал. Господи, наверное, он мог… — Мне показалось, что меня сейчас стошнит.
— Заткнись, Джонно, — сказал Уилл. — Ничего не случилось, ясно? Для начала, нам надо разобраться между собой, Джонно. Иначе у нас будут огромные проблемы.
Я не верил в происходящее. Хотел заснуть, проснуться и понять, что это был всего лишь сон. Ведь такое казалось невозможным. И все ради стопки украденных заданий.
— Так, — сказал Уилл, — ты согласен? Мы спали. Мы ничего не знаем.
Он так быстро все продумал. Я тогда и не представлял, что нам придется о чем-то говорить. Но потом я подумал, что нужно сказать. Так будет правильно, разве нет? Такие вещи нельзя хранить в тайне.
Но я не стал с ним спорить. Его лицо меня пугало. Его глаза изменились — словно в них угас весь свет. Я медленно кивнул. Тогда я и не думал о том, что потом это будет для меня значить, как это меня сломает.
— Скажи это вслух, — попросил меня Уилл.
— Да, — ответил я, и мой голос звучал как карканье.
Он умер. Не смог себя отвязать. Это был несчастный случай. Именно это нам и сказали через неделю на общем собрании после того, как его смытое волной тело нашел смотритель школы. Видимо, в конце концов узлы сами развязались, но недостаточно быстро, чтобы Одиночка успел спастись. Можно было бы подумать, что на теле останутся следы. Но шеф местной полиции был другом отца Уилла. Они оба часто выпивали в кабинете директора. Пожалуй, это как-то помогло ситуации.
— Я помню его родителей, — говорю я Уиллу. — Как они потом приехали в школу. Его мама выглядела так, словно тоже хотела умереть. Я видел из окна своей комнаты, как она выходила из машины. Она подняла взгляд, и мне пришлось отойти подальше на трясущихся ногах.
Я встаю на корточки, чтобы оказаться на одном уровне с Уиллом. Я сильно сжимаю его плечи, как будто хотел заставить взглянуть мне в глаза.
— Мы убили его, Уилл. Мы убили того парня.
Он отбивается от меня, слепо раскидывая руки. Его ногти цепляются за мою шею, царапая под воротником. Шею начинает щипать. Я прижимаю Уилла к скале одной рукой.
— Джонно, — говорит Уилл, тяжело дыша. — Тебе нужно взять себя в руки. Тебе,
И тогда я понимаю, что завладел его вниманием. Он почти никогда не ругается. Наверное, это не вписывается в его образ золотого мальчика.
— Ты знал? — спрашиваю его я. — Ты знал, не так ли?
— Знал что? Я не понимаю, о чем ты говоришь. Ради бога, Джонно, развяжи меня. Это зашло уже слишком далеко.
— Ты знал, что будет прилив?
— Я не понимаю, о чем ты. Джонно, в твоих словах нет смысла. Я понял это вчера, а еще по твоей речи. Ты слишком много пьешь. У тебя проблемы? Слушай. Я твой друг. И тебе можно помочь. Я помогу тебе. Только перестань придумывать на ходу.
Я откидываю волосы с глаз. Хоть здесь и холодно, я чувствую, как вспотели ладони.
—
— Джонно, — шипит Уилл, как будто боится, что кто-то может услышать.
От этого мне хочется закричать громче.
— Все это время, — говорю я, — все это время я думал об этом. И я дал тебе презумпцию невиновности. Подумал: «Да, иногда Уилл вел себя в школе как мразь, но мы все такими были». Нам приходилось, чтобы выжить.
И это превратило нас в животных.
Я думаю о том парне, как он наглядно показал, что с тобой случается— если ты слишком хороший, слишком честный, если ты не понимаешь правил.