Примерно час назад, возвращаясь к «Капризу», я услышала наверху странный шум. Остальную часть здания мы, разумеется, огородили, но если пьяные люди хотят куда-то попасть, их не так-то просто остановить. Я поднялась наверх, чтобы все проверить, открыла дверь спальни молодых и увидела, что над кроватью низко склонилась совсем не счастливая супружеская пара, а другие люди. Мое вторжение заставило их прикрыться — она, покраснев, рывком одернула юбку, а он прикрыл свою эрекцию цилиндром. Спустя некоторое время я увидела, как они оба невинно разошлись по разным углам шатра. Что меня особенно заинтересовало в этой ситуации, так это то, что они оба носили обручальные кольца. Теперь я, пожалуй, запомнила план рассадки не хуже Джулии — я знаю, что все мужья и жены сидят друг напротив друга.
Впрочем, обо мне они совсем не беспокоились. Их первоначальная паника при моем появлении сменилась радостным облегчением. Они знают, что я не выдам их секрет. Кроме того, я и не то чтобы удивилась. Подобное я видела слишком много раз. Такое поведение — неотъемлемая часть практически любой свадьбы. Там всегда много секретов. Я постоянно слышу рассказы, передающиеся шепотом, язвительные замечания, сплетни. Краем уха я зацепила и пару слов шафера в пещере.
В этом суть организации свадеб. Я могу устроить идеальный день, но только пока гости мне помогают, и не выходят за очерченные рамки. В противном случае последствия могут длиться гораздо дольше двадцати четырех часов. А контролировать такое — не под силу абсолютно никому.
Джулс. Невеста
Заиграла музыка. Уилл — который вернулся в шатер слегка растрепанным — берет меня за руку, и мы ступаем на паркет. Я понимаю, что сжимаю его руку слишком сильно и, наверное, причиняю ему боль, поэтому приказываю себе ослабить хватку. Но я возмущена дурацкой выходкой его друзей. Гости окружают нас, аплодируя и крича. Их лица раскраснелись и вспотели, зубы оскалены, глаза широко раскрыты. Они пьяны — и не только. Толпа сужается, и внезапно пространство кажется слишком маленьким. Они так близко, что я чувствую их запах: духи и одеколоны, кислый дрожжевой запах «Гиннесса» и шампанского, запах тел и перегара. Я улыбаюсь, потому что все этого ждут. Сегодня я делаю это так часто, что где-то под ушами появляется тупая боль, а челюсть кажется стянутой резинкой.
Надеюсь, что произвожу впечатление счастливой невесты. Я много выпила, но это не возымело никакого эффекта, а наоборот, только сделало меня более подозрительной и нервной. После той речи я чувствую нарастающее беспокойство. Постоянно оглядываюсь вокруг. Гости явно довольны: теперь все запреты отброшены в долгий ящик. Для них эта катастрофическая речь кажется не более чем частью плана, забавным анекдотом.
Мы с Уиллом поворачиваемся в одну сторону, потом в другую. Он отталкивает меня от себя и снова прижимает к себе. Гости громко радуются этим скромным танцевальным па. Мы не брали уроки танцев, это было бы до невозможности глупо, но Уилл и так хорошо танцует. Правда, пару раз он наступил на шлейф моего платья, и мне пришлось быстро выдернуть юбку у него из-под ног, пока я не споткнулась. Это на него не похоже — быть таким неуклюжим. Он кажется рассеянным.
— Что это была за чертовщина? — спрашиваю я, когда он прижимает меня к груди. Я шепчу ему на ухо, будто бы мы просто милуемся.
— А, да просто глупость, — отвечает Уилл. — Мальчишеские шутки. Ну, знаешь, приколы. Видимо, еще не отошли от мальчишника.
Он улыбается, но выглядит каким-то встревоженным. Когда Уилл вернулся в шатер, то выпил два больших бокала вина, один за другим. Он пожимает плечами.
— Джонно так шутит.
— И водоросли тоже вчера были шуткой? — говорю я. — Вот только это ни черта не смешно. А теперь еще и это? А потом речь — что он имел в виду? К чему все эти разговоры о прошлом? О том, что вы не держите секретов… о каких секретах он говорил?
— Ну, — отвечает Уилл, — я не знаю, Джулс. Просто у Джонно такая манера. Пустяки.
Мы медленно кружимся по танцполу. Краем глаза я замечаю улыбки и аплодисменты.
— Но
— Бога ради, Джулс, — резко отвечает он. — Я сказал: это пустяки.
Я пристально смотрю на него. Дело не столько в самих словах, сколько в том, как именно он их произнес, — и в том, как крепко он сжимает мою руку. Это сильнее всяких слов подтверждает, что Джонно говорил
— Ты делаешь мне больно, — говорю я, вырывая руку из его хватки.
Он тут же делает виноватое лицо.
— Джулс, послушай, прости меня. — Теперь его голос звучит совсем по-другому — любой намек на враждебность тут же исчезает. — Я не хотел огрызаться. Это был долгий день. Чудесный, конечно, но долгий. Прости, ладно?