— Подарок. Вещь, которую ты подарил ей. Икону Пресвятой Девы. Для тебя она ничего не значила, поскольку была разбита. Но для нее это был особый знак. Знак, связанный с духами Времени сновидений. Возможно, икона напомнила ей одного из них. Для нее ты был кем-то, кто был послан к ней духами. А когда ты отверг ее, словно она была недостойна, ей ничего не оставалось, как умереть. Они так поступают, эти люди. Они просто умирают.
— Но ведь это ужасно. Я стал причиной ее смерти.
— Неумышленно, Мартин. Неумышленно. Но я считаю, что независимо от того, как она умерла, она была уже мертва. Неумышленная вина вовсе не есть вина…
Бернард замолчал. Голова разламывалась от криков внутри ее, но он сумел успокоить их.
— Мой Бог, святой отец. Вы полагаете, что я ее убил.
— Нет, Мартин. Совсем не в этом дело. Но она мертва. Она должна была умереть. Вот в чем дело.
— Тогда какая разница. Они все равно меня повесят.
Бернард присел рядом с Мартином. Сейчас самое время. Он подумал было о письме. Нет, не теперь. Похоже, тихие голоса в голове старались быть услышанными в шторм. Но он все еще слышал их. «Пошли его туда, где он должен быть, Бернард Блейк. Пусть его бесчестье станет нашим триумфом. Сделай это сейчас и без ошибок. Нам нет равных. Только наша судьба».
— Мартин, выслушай меня. Все, что я только что сказал тебе, — правда. Это снимает с тебя любое обвинение в умысле. Теперь нечего стыдиться. И не надо испытывать угрызений совести. Чего еще не хватает, так это понимания того, что страх смерти исчезнет полностью, как химера, при осознании, что он препятствует чему-то гораздо большему. Смерть ничто без этого. Помнишь своего брата и другого смелого человека, который умер и который был твоим другом?
— Да.
— Реальной трагедией была не их смерть, но сверлящее душу сомнение, что они умерли впустую. Твой брат не хотел больше жить, а шевалье верил, что он просто отходил в лучший мир. А что бы было, если они оба были уверены в том, что смерть открывает им ворота в гораздо лучший мир? Как ты думаешь?
— Жозеф-Нарсис улыбался бы. Да и шевалье делал бы то же самое. Они не боялись.
— Именно, Мартин. Именно!
Бернард чувствовал, что нельзя останавливаться. Он заставил себя сконцентрироваться. Злые духи шептали ему что-то на ухо, и ему хотелось убежать. Подальше отсюда. Он внушал, его руки с любовной нежностью лежали на руке человека, которого он ненавидел.
— Долой отсюда, Мартин. Туда, за пределы этого жалкого города, туда, где они ждут. Избитые, искалеченные, отвергнутые обществом, презираемые им.
— Вы имеете в виду чернокожих? Таких, как Ламар?
— Нет, Мартин. Не чернокожих. Они не более чем животные. Я имею в виду несчастные души, вырвавшиеся из оков этого места. Их сотни, тысячи, и их становится все больше и больше.
Мартин вспомнил Франсуа-Ксавье в тот день, когда умер дядя Антуан. Он говорил то же самое. Они все говорили то же самое. Что Роберт Нельсон спасет их всех.
— Они готовы восстать, Мартин. Мы сможем захватить это место и начать новый порядок, о котором мы говорили. Помнишь тот день, когда ты поклялся мне в верности?
Мартин кивнул. Отец Блейк не был похож на Роберта Нельсона.
— Все, что нам нужно, — это мученик. Кто-нибудь, чья смерть выглядела бы настолько бесчестной, настолько ужасной, что само упоминание о ней превратилось бы в боевой клич. Повсюду говорят, и в газетах тоже пишут. Все знают, что ты невиновен. Идут пересуды о том, что если тебя повесят, то британцы замарают себя чем-то более серьезным, чем казнь. А газеты еще даже и не знают о тех, других, там, в горах, за рекой Непеан.
Глаза священника были полны мольбы, а в уголках рта запеклась слюна. Неожиданно до Мартина дошло.
— Вы понимаете, о чем вы говорите, святой отец?
— О жертве. Нам нужна жертва, Мартин. Символ освобождения от угнетения. Твоя невинность несет в себе святость. Разве ты не понимаешь? Смерть ничто, когда отсутствует страх. Дело только в имени. Оно будет жить, покрытое вечной славой. Твой брат, шевалье… Они не знали об этом. Ты — знаешь. Я клянусь, Мартин. Ради меня!
Бернард заметил сомнение на этом идиотском лице. Он согласится. Ради него. Заплатит высшую цену ради благородства, не подозревая о том, что это всего лишь ради человека, который его ненавидит. Что может быть слаще? Лицо Бернарда исказилось от боли. «Скоро, о злая Мать, ты возьмешь к себе собаку, укравшую нашу судьбу. Я приду к тебе, Мать, и мы вместе растерзаем его душу. О! Мать. Вместе. Мы сделаем это вместе».