Сплетня

Я вся внутренне подбираюсь. Вот оно. Она собирается сказать, кто она такая. Мы на мгновение встречаемся взглядами, а затем снова опускаем глаза на наши чашки с кофе. Какая-то часть меня не желает слышать, что будет дальше. Я хочу отойти от Лиз подальше. Подальше от этого дома. Вернуться к Дэйву в офис, к нормальной жизни. Но я знаю, что я останусь. Я должна знать правду. Не только ради Майкла и его книги — боже мой, чего бы он только не отдал, чтобы оказаться здесь сейчас, — но… потому что мне любопытно. Мне нужно это знать.

— Я живу не так, как другие люди, — произносит Лиз. — Я люблю одиночество. Это единственное условие, необходимое мне для работы. — Она отодвигает от себя свой напиток и складывает руки на столе. — Дело не в том, что я вовсе не хочу видеть других людей. Я не против общения. Но только тогда, когда я в состоянии это делать и если у меня есть на то настроение. Будет немного претенциозно заявить: «Это потому, что я художник», но… — она кривит рот в еле заметной странной улыбке, — это потому, что я художник.

Я жду, что она скажет дальше. У меня такое чувство, что если я заговорю, то разрушу чары ее откровенности. Если, конечно, это действительно откровенность, а не игра.

— Когда я работаю над проектом, он полностью поглощает меня, — продолжает Лиз. — Больше ничто не имеет значения. Ничто. Ни обычные правила человеческого общения, ни обязательства вроде Книжного клуба. — Она показывает на свои растрепанные волосы и улыбается. — Даже уход за собой. Все это отходит на второй план. Сегодня утром я впервые за долгое время сделала что-то еще кроме работы. Мне нужно было выйти на свежий воздух и заняться чем-нибудь физическим. Но я вечно забываю запереть заднюю дверь. — Лиз делает глоток кофе. — Приятно знать, что ты беспокоишься обо мне, Джо, — добавляет она. — И прости, что напугала тебя ножом.

Я заставляю себя улыбнуться и кивнуть. Когда Лиз собирается упомянуть о портрете? Конечно, она не оставит это так?

— Я поговорю с Соней, — обещает она. — Но я очень сомневаюсь, что она даст Майклу интервью. Она очень скрытный человек. Как и я. — Лиз прищуривается. — Иногда лучше позволить всему идти своим чередом. Люди скоро устанут от этого, когда увидят, что Соня продолжает жить обычной жизнью, что она отказывается попасться на удочку. Статья в газете только раздует пламя, на мой взгляд. Соня должна вести себя так, как будто ничего не случилось.

Я больше не могу держать язык за зубами. Я должна спросить ее о портрете.

— Проект, над которым ты сейчас работаешь… — начинаю я. Слова повисают в воздухе между нами. Лиз бросает на меня острый взгляд. — Это тот автопортрет, который я видела в твоей мастерской?

Она выпрямляет спину.

— Как правило, я не обсуждаю то, над чем работаю. Не раньше, чем закончу, — заявляет она, собирая наши тарелки и чашки и давая понять, что разговор завершен. По крайней мере, на текущую тему.

— Могу я спросить тебя кое о чем, прежде чем уйду? — Я вторгаюсь на запретную территорию. Не знаю, зачем, черт возьми, я это делаю — но теперь, когда начала, я уже не могу остановиться.

Лиз откидывается на спинку стула и внимательно изучает мое лицо. Она моргает несколько раз подряд.

— Я видела газетные вырезки, — говорю я. — И вот что я скажу. Мне известно, откуда эти кусочки бумаги. — У меня перехватывает дыхание, и последние слова, слетающие с моих губ, едва слышны. — Ты не… ты ведь не она, правда?

Слабая улыбка играет в уголках губ Лиз. Я не могу поверить, что произнесла это вслух. Не могу поверить, что сижу здесь и спрашиваю Лиз из Книжного клуба, не является ли она Салли Макгоуэн. Я сжимаю кулаки между бедер.

— Ты когда-нибудь видела картину Маркуса Харви «Майра»[7]? — интересуется она.

— Нет, но я смутно припоминаю, что, кажется, читала о ней. Вроде бы кто-то облил ее краской?

— Да, это был акт вандализма. Картина вызвала огромный спор, когда ее повесили в Королевской академии. Не только из-за того, кто на ней изображен, но и потому, что она была создана при помощи слепков с детской ладони. Люди решили, что это возмутительно. Семьи жертв требовали убрать ее, чтобы защитить свои чувства. Даже сама Майра Хиндли хотела, чтобы картину сняли, но этого не случилось. Она провисела все время выставки, что, на мой взгляд, совершенно справедливо. Искусство должно вызывать различные мнения. Должно вызывать эмоции. Искусство должно заставлять нас думать.

Лиз откашливается.

— Когда ты рассказала нам о слухах, мне было интересно посмотреть на разные реакции в группе. Это заставило меня задуматься о деле Макгоуэн. Я не могла перестать думать о нем. Вот в каком случае я знаю, что картина получится, — когда ее идея не отпускает меня.

— Но… но почему это автопортрет?

— Помнишь Ницше? — говорит Лиз. — «Тот, кто сражается с чудовищами, должен быть осторожен, чтобы самому не превратиться в чудовище. И если ты долго всматриваешься в бездну, то бездна будет всматриваться в тебя».

Она буравит меня глазами, и, хотя мне хочется отвернуться, я не могу.