Сплоченность

На выгоне показался обоз, он ехал от станции. Партизаны на трофейных конях везли добытые в бою боеприпасы, оружие, продукты. Заботливые старшины рот сновали между повозок, покрикивали на ездовых, чтоб те двигались скорее, не жалели ленивых куцехвостых тяжеловозов. Надо было спешить, так как главные силы партизан, с ходу сметавшие один за другим вражеские гарнизоны, были уже далеко от Гроховки.

— Забрать всех раненых! — приказал Злобич, когда подъехали повозки, нагруженные трофеями так, как только умеют нагружать их старшины.

— А поклажа?.. Столько поклажи! На станции еще есть лошади… Можно достать подводы, — попробовал возражать какой-то старшина, но Злобич посмотрел на него так, что тот осекся и, переменив тон, крикнул своему ездовому: — Скидывай!

К повозкам начали подносить раненых. Злобич молча стоял на обочине дороги, поджидая, когда же покажутся носилки с Новиковым. Не дождавшись, он вместе с другими пошел разыскивать комиссара.

Его нашли в саду. Он лежал на дне широкой канавы, волосы его были все в крови — осколок попал ему в голову. Рядом стонал Малявка, неподвижно лежали две помощницы Ковбеца, а над ними — ветви вывернутой взрывом яблони; дерево легло поперек канавы и, едва касаясь своими пожелтевшими листьями головы Новикова, тихо перешептывалось с ветром.

— Иван! Родной!.. — воскликнул Ковбец дрожащим голосом.

Сандро Турабелидзе кинулся к Малявке.

— Ах, шени чириме! Успокойся, Всеслав… Сейчас перевяжем тебе ноги…

— Да что я! Вот комиссара… Какого человека не стало!.. — простонал Малявка.

Измученный бессонной ночью и всеми переживаниями, Злобич выглядел сейчас еще более суровым, чем обычно. Лицо его вытянулось, резко обозначились скулы, а губы были крепко сжаты. То же напряжение было и в его глазах: прищуренные, с холодным блеском, они не мигая смотрели из-под нахмуренных бровей.

— Ну, будет! — разжав, наконец, зубы, произнес Злобич и, покосившись на Ковбеца и Турабелидзе, глуха проговорил: — Они нам ответят за смерть комиссара!

Он подошел к Новикову, поднял его и осторожно понес на улицу, к обозу.

6

Новикова хоронили на крутом пригорке у родниковского большака, там, где позавчера был командный пункт партизанской засады. Это место было выбрано Злобичем, и его молча одобрили партизаны, собравшиеся сюда, чтобы навсегда попрощаться со своим комиссаром, товарищем и другом. «В жизни Иван Пудович любил все красивое, — думал Сандро, стоя под березой и глядя на спокойное лицо Новикова. — Вот и будет отдыхать в этом живописном уголке».

Новиков лежал на разостланной плащ-палатке, вылинявшей от дождей и солнца. Он казался сейчас больше ростом, чем при жизни. Руки его, вытянутые вдоль бедер, словно застыли в боевом напряжении. Круглое, с чуть раздвоенным подбородком лицо, прежде всегда покрытое румянцем, теперь было бледно и спокойно. Полузакрытые глаза, казалось, задумчиво куда-то вглядывались. Прядь волос широким завитком лежала на высоком покатом лбу — она, стараниями Сандро, прикрывала рану на голове комиссара.

Солнце разливало над большаком и лесом свой ровный тихий свет. Высоко в небе звенело печальное курлыканье журавлей — тонкая цепочка их летела над речкой на юг. В воздухе медленно плыла осенняя паутина. Вокруг была такая тишина, что, если бы не редкая перестрелка где-то за Родниками и не приглушенный гул фронта, можно было бы подумать, что никакой войны нет.

Злобич наклонился, и все увидели, как он дрожащими пальцами расстегнул правый карман гимнастерки комиссара, стал доставать его документы. Он вынул пачку сложенных вчетверо бумажек, удостоверений, книжечек. Машинально перелистав их, комбриг выпрямился и на миг задумался, как бы не зная, что делать ему с этими документами. Руки у него вдруг ослабели, опустились, и из них выскользнуло зеркальце, а за ним, словно оторвавшийся от ветки листок, закружилась, полетела вниз фотографическая карточка. Злобич попытался подхватить ее на лету, но не поймал; она упала на грудь Новикову, и все, стоявшие поблизости, успели прочитать в верхнем углу карточки написанное там одно слово — «Люблю!».

Злобич поспешно подобрал карточку и зеркальце и, положив их вместе с документами к себе в боковой карман, снова склонился над Новиковым. Из заскорузлого от крови левого кармана гимнастерки он осторожно вынул партийной билет Новикова.

— Так в боях за родину умирают коммунисты! — громко сказал Злобич, поднявшись на песчаную бровку окопа.

Он начал говорить и вдруг умолк. Протянутая рука с партбилетом комиссара неподвижно застыла в воздухе. Хотелось сказать слова, лучшие из лучших, самые яркие и вместе с тем простые и сердечные, как жизнь Новикова, как его последний подвиг.

— Он сын великого русского народа, того народа, который принес самые тяжелые жертвы в борьбе за счастье человека на земле. Все любили Ивана Пудовича, он был чутким и бесстрашным товарищем… Он воевал в Белоруссии и любил ее так же горячо, как горячо любил всю советскую Россию, все народы нашей Родины.