Сплошной криминал

В сентябре бросили нас на уборку в дальний совхоз. Обычно дипломников осенью не трогают, но тут положение с уборкой было хуже некуда. Весь август шли обложные дожди, все застопорилось, и яровые полегли почти полностью. Откуда-то из Ставрополья привезли на наши черноземные поля рисовые комбайны и бросили на полегшие хлеба. И нас — туда же. Институтское начальство еще пыталось как-то отстоять хотя бы дипломников, но сверху сказали:

— Защитят дипломы на месяц позже. Мировая революция не пострадает. На полях дипломники сейчас нужнее.

Работали мы в том совхозе до одурения, жили в сельском клубе, и развлечений интеллектуальных у нас не было. Потому что как раз в кинозале разместили наших девчонок, повыкидывав оттуда на сцену все кресла. Мы как приехали, посмотрели на это — так и сказали:

— Кина не будет!

Единственным развлечением были вечерние посиделки на бревнышках, уже в сумерках, недолгие песни под гитару да поцелуи по темным углам и переулкам. Сентябрь стоял сухой, теплый — самая пора бешеной уборки да вечерних посиделок!

Впрочем, поцелуями я уже не развлекался — «завязал». В мою жизнь тихо, незаметно, но прочно вошла к тому времени одноклассница моя Настя, и не хотелось чувствовать себя свиньей.

Вот тут-то, в совхозе, Верочка неожиданно обратила на меня внимание. Как-то вечером, когда уже в темноте пели мы под гитару на бревнышках возле клуба, Верочка села рядом, откровенно прижалась к моему плечу высокой, упругой грудью и шепнула на ухо:

— А ты, оказывается, надежный…

— Это как ты определила? — поинтересовался я.

— Потерпи! Кончат орать — объясню.

Ребята вокруг на самом деле орали. Такая уж песенка — «Чемоданчик». Ее поют громко:

Я взял его
И вышвырнул в окошко.
Я взял его
И вышвырнул в око-ошко!..

Верочка налегла на мое плечо сильней. Я ощутил, как дрожь побежала по всему телу. Это было и сладко, и страшно. Ничего подобного прежде не испытывал. Даже с Настей… Все было с нею спокойно. Абсолютно все! Без дрожи…

С дальнего конца бревнышек донесся одинокий поначалу — девичий голосок:

А это был не мой
Чемоданчик…

Мы снова грянули хором:

А это был не мой,
А это был чужой,
А это был чужой
Чемоданчик…

Потом Вера попросила гитару, пошевелила пальцами, и что-то испанское потекло от струн — задумчивое, грустное, негромкое. Она меняла настройку, пробовала струны, и все время текло от них что-то испанское. Запела Вера неожиданно, тихо — я даже не сразу понял, что она уже поет. Полная тишина стояла кругом — и только негромкая ее песня с характерными испанскими «лос». Ни с чем не спутаешь…

Ребята молчали — словно пришлепнутые. Будто и не они орали только что почти безмотивный «Чемоданчик», и все небось думали, как я: четыре года вместе проучились, а что Вера поет по-испански — не знали…

Вера пела — и в песне той как бы вырастали высокие горы, текли с них быстрые, прозрачные реки, шумели над водами оливковые рощи, и сияло жаркое солнце страны, к которой все мы, с довоенного своего детства, были неравнодушны.

Вторая песня была веселее первой — задорная, почти плясовая. И локти Верины двигались почти как в танце. И плечи ее роскошные ходили!.. Словно она не только играла и пела, но видела и танцевала эту песню. Впервые я наблюдал такое — даже не знал, что так можно. Вернув гитару, Вера взяла меня за мизинец, и, словно теленок, я ушел за нею в осеннюю темноту сельской улицы.

— Где ты училась испанским песням? — спросил я.

— В школьной самодеятельности, — объяснила Вера. — Ты, наверное, удивлен, что я тебя увела?

— Да уж не ждал…

— Врешь ведь! Ждал! Только давно… Я видела.

— Пусть так…

— Понимаешь, я всегда искала надежного парня. А попадались какие-то ненадежные. Трепачи! Разве что яркие — как попугаи… Почему-то они первыми кидаются на таких девчат, как я. И создают вокруг мельтешенье. А надежные стоят в сторонке и наблюдают. Не вмешиваются. Словно ждут своего часа. Если даже такого надежного разглядишь — непременно подумаешь: «Ну, и жди в сторонке, дурак! Ничего не дождешься…» А тебя и разглядеть раньше не могла. Ты казался мне сереньким. Так тебя и называла — «серенький козлик». И разглядела только тут…

— Каким же образам?

Верина грудь не отлипала от моего плеча. И дрожь меня не оставляла. И сладость не исчезала. Только страх постепенно растворялся в ее откровенности. Необычной для меня, ошарашивающей откровенности!

— Каким? — переспросила Вера. — Простым. Человеческим. Работаешь ты ровно. Не выдыхаешься, как другие. Значит — сильный! На плохую жизнь не жалуешься. Значит — не избалованный. Девок по углам не щупаешь. Значит — разборчивый. С откровенностями своими ни к кому не лезешь. Значит — тактичный. Так уж мне ваши мужские откровенности обрыдли!.. — Она вздохнула. — И все одинаковые — вынь да положь!.. А ты молчишь. Хотя и тебе, наверное, есть что сказать. Давно заметила. Девчонки всегда это замечают. Даже когда виду не подают…