Спойлер: умрут все

Произошедшее оставило послевкусие будоражащее, но и горькое. Толик долго и с упоением тыкал ножницами в человека, мычащего и извивающегося червём на дне ванны — в живот, и в горло, и в щёки, и в плечи, и в пах, — а тот всё отказывался умирать. И правда, червь. Наконец Толик вонзил ножницы в одну залепленную скотчем глазницу Сафрона, потом в другую, и так покончил с давним врагом раз и навсегда. Но не с горечью. Она даже обострилась. Толик надеялся, что обещанная награда превратит её в негу. Превратился же один брат в другого.

— Уверен, — последовал ответ. — И это вообще не дом.

Упреждая новые вопросы, чужак в украденном теле вышел, хлопнув дверцей «Киа». Размашисто зашагал к подъезду, чуткими пальцами перебирая воздух. Извлёк из кармана связку ключей, едва не вытряхнув лежащие там же окровавленные ножницы. Толик бросил их на стиральной машине, а чужак подобрал. Но перед тем содрал с бровей Сафрона продранную ленту и утопил в его правой глазнице комочек чёток.

Ножницы пригодятся позже. Толик получит награду, но не ту, которую вожделеет. Наглые костистые пальцы или прелый свисток — чужак пока не решил, что отчекрыжит ему первым. Сейчас есть более неотложные дела.

Он поднимался по лестнице, оглядывая номера квартир и не прекращая ощупывать стены, потолок, перила. Зрение могло обмануть, руки — никогда. В горле пересохло, вспотели виски — не от усталости, а от страха, который он умело скрывал в поездке. Это была другая многоэтажка и другой подъезд — но это всё равно был подъезд: с пролётами, поворотами, шахтами лифта — шахты опаснее всего, — звуками, запахами и дверьми, которые лучше не пытаться открыть. Разве не гуще делаются тени? Не пробегает по перилам звенящая дрожь всякий раз, когда он их касается? Не готова раскрутится в бесконечную спираль лестница, а внутри стен не протискиваются те, кто древнее всех миров, для которых и сами миры — просто накипь?

— Постой, — хрипел чужак, отсчитывая ступени. — Подожди немного, они достанутся тебе! Клянусь!

Дом отзывался нутряным гулом.

Седьмой этаж, нужная квартира. Чужак загремел ключами, совладал с замком, ввалился в прихожую.

Несмотря на ранний час, Лора сидела на кухне под открытой форточкой. В пальцах — сигарета, в пепельнице — гильзы «бычков».

— Не ругайте меня дома, меня не за что ругать, — ядовито встретила она. — Моё дело молодое, мне охота погулять.

Чужак улыбнулся, невольно ощупывая языком верхний ряд зубов и не находя в нём прорехи.

— Аж мусор захотелось вынести! — И поспешил в сонное тепло детской.

— Подъём, бандиты! — с наигранной весёлостью воскликнул он, хлопая в ладоши. Со стороны двухъярусной кровати донеслась похныкивающая сонная возня. — Кто хотел в парк динозавров? По коням! Готовы встретить чудовищ?!

2023

Оленька

В нём не было ничего примечательного. Долговязый тип лет сорока с гладко выбритым, сосредоточенным лицом, в кожаной куртке поверх синей футболки и чёрных потёртых джинсах, растянутых на коленях. Мужик как мужик, полно таких по улицам шастает. Разве что волосы не по возрасту седые да походка стремительная, порывистая. И сквер он пересекал уж больно целенаправленно. Никитка сжался на скамейке, когда понял: точно к нему чешет. Боязливо стрельнул глазами по сторонам: гуляющих полно, наслаждаются капризным сентябрьским солнцем. Однако он приготовился рвануть с места — мало ли в Северной столице психов? В голове завертелось, набирая обороты, тревожное: «Средь бела дня, средь бела дня, средь бела дня…»

Целенаправленный тип остановился в пяти шагах от скамейки и заговорил, упреждая Никиткино бегство:

— Никита Чегринец, тринадцать лет, седьмой А класс, школа номер…

Он бойко и безошибочно назвал школу, а следом и адрес Никитки. Желание сбежать, вопреки расчёту незнакомца, усилилось — но ноги стали ватными. «Как у дедушки, наверное», — подумал Никитка. Пару лет назад у дедушки случился инсульт, и с той поры старик жаловался: спагетти итальянские, а не ноги.

Нужно было как-то реагировать, и Никитка промямлил:

— Ага.

— Я — это ты из будущего, — заявил Седой.

Вот теперь — точно драпать. Если не драпать, то Никитка точно обоссытся у всех на виду. «Средь бела дня»

— Из две тысячи пятьдесят второго года, — уточнил Седой. — Я старше тебя на двадцать девять лет.

И заметив, что рука школьника потянулась к ранцу, торопливо добавил:

— Ты Дашку пасёшь, Бирюкову. Она тут под вечер часто гуляет.

Пальцы Никитки повисли в стынущем воздухе. В низу живота, напротив, сделалось жарко — будто Никитка уголёк проглотил.

— Да не трону я тебя, мизинцем не коснусь, — сказал Седой нетерпеливо. Никитка взглянул на него внимательней, выискивая сходство. Но поди найди! Он и себя со стороны представлял смутно: в голове одна картинка, а фото или запись глянешь — обсос каких мало: тощий, нескладный, правое плечо вечно вперёд…

Как у Седого. И прическа та же: под горшок.

Бли-ин!

— Я докажу. — Говорил Седой негромко, с лёгким причмоком, глотая буквы. «Когда ты говоришь, Никит, половину слов не разберёшь, — частенько жаловался дедушка. — Прям юродивый на паперти»