– Не накручивай: не ненавижу я тебя, но не говори мне, что я грустный, это то, какой я есть.
– Да главное чтобы тебе нравилось… Я просто не понимаю, кем тебе нравится быть, сынок. Помнишь, как мы сидели и читали книжки о том, как герой переступал через свой порог и начинал смеяться? Это были твои любимые книги.
– Они мне нравились только потому, что они были с картинками. Только на картинках я видел улыбающихся людей.
– Я всегда улыбаюсь тебе.
– Ты мой отец: как тебе не улыбаться?
У него не было слов для ответа: мы не часто общались так откровенно, чтобы я в открытую говорил, насколько его работа была бесполезной. Но говорил я ему лишь правду из глубин: в тот момент мне показалось, что настало время открыться еще немного. Я присел на ступеньку, и отец сел со мной.
– Ты готов к еще одной тайне Адама Моро? Эта будет самой важной. – Мои руки ужасно трясло, как и все тело, всегда так происходило, когда я говорил что-то сокровенное. Отец меня приобнял и приготовился слушать. – В юношестве, когда мне было около четырнадцати, я не умел контролировать гнев – помнишь, как ты еще учил меня его сдерживать? – Он положительно покачал головой. – А помнишь Бастьена Каррела, с которым я в детстве подрался? Его огромную ко мне зависть? – Он покачал головой ровно так же, как и в прошлый раз. – Я не говорил, но его бесило внимание девочек ко мне, его то они обходили и называли противным, а меня, его врага, они называли милым и интересным. В четырнадцать он пригласил меня к себе домой, где сразу начал новую драку, лишь успев я перейти через порог, но в этот раз он бил меня так, словно собирался убить и закопать, но благодаря тебе я смог дать отпор и не вырубиться от его ударов по голове. Поняв, что вырубить меня он не сможет, Бастьен стал подводить меня к лестнице подвала, куда потом скинул и закрыл. Я прокатился по старой лестнице и задел торчащую деревяшку, проткнувшую меня сантиметра на два в область ниже плеча. – Я потянул одежду вниз и показал ему свой немного пухлый шрам. – У меня там родинка была, я до смерти боялся, что заболею раком кожи, но образумилось. В том сыром и страшном подвале я сидел до вечера, каждый раз подскакивая, когда чего-то касался, пока домой не приехал его отец. Бастьен не подпускал его к подвалу, но я смог добиться внимания своими криками, так что его отец нашел меня и с ужасом посмотрел на сына. Он уговорил меня подлатать самостоятельно и не обращаться в больницу, благо он был доктором и знал, что делать. Домой меня тоже он отвез, дав немного денег за все неудобства, и попросил больше с сыном не контактировать. Но главное в моем гневе, который никуда, вообще никуда не делся. Я понял, что раз уж не рассказал тебе про эту ситуацию, то и справлюсь сам с этим Бастьеном. Из твоего гаража я достал бандану и белый баллончик, а затем поздней ночью пришел к нему во двор, прямо под его окном принявшись рисовать белый круг с крестом внутри… Я не знал, насколько он был в тот момент подавлен. Родители ему такое устроили, что он рыдал в подушку часами, не понимая, что же за будущее его ждет. Я сам указал ему на будущее, нарисовав тот круг… Я довел человека до суицида, мать твою, как же это скверно. Ведь просто хотел осквернить его дом этими чертовыми кругами… Недавно я повторил это, того не зная, довел простыми словами, даже круг не рисовал.
Отец дал мне пощечину и прокричал:
– А почему ты со мной не поговорил?! – Он давил мне на совесть, прекрасно осознавая это. – Послушай, с другими я бы сюсюкался, но ты же мой сын, ты Моро! Мы сильные, крепкие, непробиваемые, так что вот слушай: не избегай людей, не думай, что справишься сам, тем более когда хочешь мести. Человек и не на такое пойдет, когда будет одинок… Иди сюда. – Он крепко меня обнял и стал говорить на ухо. – Ты ведь того не хотел – да, ты не можешь перед ними извиниться лицом к лицу, но посмотри на меня и представь их – извинись.
– Простите меня. – Говорил я.
– Емае, кто так извиняется? Выплесни эмоции, покажи, что скрывал за этим секретом. Подобно часам на верху, заведи свои простоявшие без дела механизмы.
– Простите! – Он резко меня обнял и стал гладить по голове, пока у меня невольно текли слезы. – Если бы я просто не был таким злым! Если бы я умел слушать!
Я заметил, как выше сидела Ева, наблюдая за нами. На нее падал большой и яркий луч солнца, просочившийся сюда. У нее было очень серьезное лицо, но как только она поняла, что я ее увидел, то улыбнулась мне, так улыбнулась, словно сама за что-то простила. Мою голову заполнили мысли о том, какие боли испытывала она и рассказывала ли она свои тайны, но не был готов и губами пошевелить.
Мы стали подниматься выше, все вместе, пока не начали слышать выкрики людей наверху. Наконец-то поднявшись на знаменитую в нашем городе платформу, мы встретили двое пьяных парней. Платформа располагалась прямо под циферблатом, немного выпячивая вперед из здания. Никаких перил или ограждений, упадешь нехотя.