Спокойная ночь

“Хочешь испортить праздник – доверь дело профессионалам”, – усмехнулся Антон и снова погрузился в свои мысли. События минувшего дня не выходили у него из головы. Разговор с ректором, ссора с Жанной, знакомство с содержимым посылки, операция с распечаткой, поездка в прокуратуру – всего этого могло бы хватить на неделю, а то и на месяц обычной жизни. Но кто-то скомкал ленту событий и умудрился запихнуть их в двенадцатичасовой отрезок времени. “Это что, такая компенсация за вынужденное безделье на нарах? Ну что ж, окей!”, – согласился он с неизбежным.

Хотя, кто заставлял его гнать лошадей? Не сам ли он спровоцировал Жанну, решил не откладывать с местью Бивню, устроил стендап с пиццей и крался к ящику доверия, как заправский стукач? Нет, тут все логично. По-другому и быть не могло. “Ты не ты, когда хочется свининки”, – ехидно прищурился Антон.

За окном промелькнули последние здания городской застройки, и маршрутка притормозила у новенькой, еще не испохабленной вандалами, остановки. По свежеуложенному асфальту быстро дошел до храма и, отворив двери, вошел внутрь.

Храм встретил светом и благоговейной тишиной. Людей на службе было много, но свободного места хватало. Молодой, коротко стриженный, диакон, стоя перед аналоем с Евангелием, читал нараспев каноническую историю о Марфе и Марии. Антон знал ее чуть не наизусть – она звучала в церкви каждый богородичный праздник.

Речь шла о двух сестрах, которые постоянно ссорились, когда Христос гостил у них в доме. Мария, под предлогом беседы с Учителем, отлынивала от домашней работы, а Марфа жаловалась на нее Иисусу и просила повлиять на сестру. Но в результате Марию хвалили, а Марфа нарывалась на выговор.

“За что, спрашивается?”, – возмущался Антон. – “Если все будут только сидеть и слушать, кто будет готовить обед?”. Нет, он, конечно, знал, про то, что не хлебом единым и все такое прочее. Но все равно. Как-то обидно было за Марфу: целый день у печи пропадала, и даже спасибо никто не сказал…

Он поискал глазами мать и нашел ее на обычном месте – она любила молиться у большой старой иконы Покрова. В церкви она преображалась: морщинки на лбу исчезали, уголки губ взлетали вверх, и она снова выглядела молодой и беззаботной. Вот и сейчас издалека она напоминала стройную юную девушку, одетую не по возрасту – в длинную бежевую юбку и старую цветную кофту. Только голубой платок, скрывающий седину в длинных, по-девичьи, волосах, подходил к утонченным чертам ее бледного лица.

“Мам, тебе надо покраситься”, – приставал Антон к матери, глядя, как она даже дома прячет волосы под косынку. – “Зачем, сынок?” – улыбалась она. – “Перед кем мне красоваться?” “Ну… хотя бы ради себя”, – не отставал он. “Красятся, Антош, не ради себя, а ради других. Тот, кто по-настоящему любит, не отвернется, даже когда я стану лысой и беззубой”. Антону становилось больно от этих слов и он, надув губы, прижимался к материнскому плечу: “Не говори так. Ты всегда будешь красивая и молодая!”

“Ага! Будешь тут, с таким сыном”, – злился он на себя, вспоминая, как не раз доводил мать до слез своим упрямством и невниманием. Но тяжелее всего дались ей последние две недели. “Если бы не предатель, – пытался он найти себе оправдание, – не было бы этих пятнадцати суток. Не было бы ни слез, ни бессонных ночей, ни седых волос”…

– Сынок, а сынок, возьми свечку на здравия! – раздался сзади скрипучий старушечий голос.

Антон растерянно огляделся вокруг и только посмотрев вниз заметил у себя за спиной древнюю бабульку в сером драповом пальто и платке с поблекшими от времени цветастыми узорами. Оперевшись на клюшку и склонив голову набок, она смотрела на него мутными, но живыми, смеющимися глазами, протягивая дрожащей рукой большую восковую свечу.

– Спасибо, бабушка, не нужно. Со мной все в порядке, – стараясь быть вежливым, ответил он и отвернулся от непрошенной благодетельницы.

– Так, милок, то ж не тебе, – укорила его старушка. – Я же, вишь, до подсвешника-то не достаю уже. А ты вона какой – ба-а-альшо-о-ой!

Краска ударила ему в лицо: надо же быть таким самовлюбленным болваном!

– Простите, бабушка, – извинился Антон и с готовностью подставил локоть: – Скажите, куда, я вам помогу.

– А туды, сынок, к Юрию на лошадке, – ухватилась за него старушка, и они медленно двинулись по храму.

– Это к Георгию Победоносцу, что ли?

– К нему, родимай, к нему… Пущай мужа мово, Юрия, от беды убережет. Он у мене тож победоно-о-осец.

Антон недоверчиво улыбнулся:

– Это как?

– А так, – в голосе у старушки прозвучали строгие нотки. – В сорок пятом он с товарищами Берлин брал. Весточка от него в июне пришла, мол, жди Клава, скоро буду. А потом все…

– И что с ним случилось? – поинтересовался Антон, не дождавшись продолжения истории.

– С Юрой-то? Да кто ж знат. В справке написали: “Пропал без вести”. А коль без вести, стало быть живой. Так ведь? – вопросительно посмотрела она на помощника.

– Не знаю, бабушка, – соврал он.