Так вот, Оскар страдал. Замучил всю компанию своими вздохами и охами, подружился со всеми Ритиными друзьями. И в конце концов год назад та благосклонно сдалась и пошла с Оскаром на свидание, потом – еще на одно. Под общее справедливое недоумение они стали парой: яркая и невероятная Рита рядом с вечно смешным, почти беловолосым шутником. Их странный и контрастный союз продлился год, но несколько месяцев назад прекратился, и только Рома (благодаря своей кухне) и Марек (по долгу бармена) знали, что произошло.
И теперь эта свадьба.
– Кажется, стоит изобразить.
Новый комикс. Говорящие картинки – как и любая история – напоминали Роме, что он жив и все происходящее – это не понарошку, а прямо здесь, прямо сейчас – как снимки мгновенной печати. Комиксы были смешными или с ноткой почти таинственной депрессии – это после песен «Сплин». Рисунки рассказывали о своих, братиславских супергероях и ворчали Ромиными обидами на мир. Запоминали что–то теплое, сохраняли цветные рамочки важных дней. Рома рисовал, наверное, всегда, потому что не помнил точно, когда начал. В интернате выстраивалась веселая очередь в игровой комнате к Роминому столику, где тот рисовал каждому по маленькой картинке. С тех пор это было частью дня – наверное, самой лучшей и самой привычной. Вот и сейчас.
Снова маркером: Рита, какой он ее запомнил, – худая, с высокой макушкой и хитрыми пухлыми губами – оборачивается на Оскара. Тот стоит, раскрасневшийся и счастливый, сжимая в неестественных и смешных тисках ее невыносимого сожителя джек–рассел–терьера. И Рита чему–то улыбается. Рома сам не знает, кому или чему, но ему эта улыбка нравится, за эту самую улыбку Риту любили почти все с потока.
Рома как раз закончил, когда услышал телефонный звонок.
Он вздрогнул, схватился за телефон, несколько раз шумно выдохнул. Ева, конечно!
–Да?
2
Они познакомились три недели назад, но стоило бы вам решиться напомнить об этом Роме, он бы запротестовал от души: казалось, он знает ее с десяток лет. Впервые он встретил ее в общежитии – «на Млинах», где существовало большинство всех студентов Братиславы.
Туда вели все дороги, правильные и не очень, и самые непростительные истории обязательно начинались там. Каждый знал другого всего через пару знакомых, и Рома оказался на Млинах с Ритой.
Какое–то место силы – нехорошей, непостоянной. Летом здесь отдыхали, растянувшись на теплой земле, и никогда не планировали ночь. Рома по себе знал прелесть братиславской юности: утром никогда не знаешь, где и с кем будешь дружить вечером.
Ева сидела, свесив ноги с бетонной террасы и покачивая кроссовками в такт песне из колонки.
– Эй! Опять слушаешь свою попсу на все Млины?
Рита махнула Роме рукой и лениво прошла вперед.
– На вкус и цвет, красотка! – Ева подмигнула и сделала тише. – Какая честь видеть вас в краях разврата. Ищите компанию на вечер?
Она с любопытством склонила голову набок, спрятав за уши короткую темную прядь волос, и посмотрела на Рому; он смутился и стал коситься на Риту в поисках спасения. Та фыркнула и выхватила у него последнюю сигарету из пачки.
– Я обещала показать ему, – она почти презрительно кивнула на Рому, – что здесь за место. Пропускает все самое «студенческое».
– Ну и? Напоминает преисподнюю?
– Бывал в местах похуже, – он равнодушно отвернулся, но, когда Ева потащила их к автобусной остановке, смеясь и болтая без умолку, понял, что пропал.
Ева в августе переехала в общежитие, как только оказалась зачисленной на факультет управления, расписанный на годы вперед ужасно скучными предметами с невыносимо сложными названиями. Ева морщила нос, беспрестанно заправляла волосы, а Роме почему-то чудилось, что в ее глазах отражается необъятный вид на Землю из открытого космоса.
Через неделю ежедневных теплых вечеров вместе они сидели на цветном ковре в чьей–то комнате, и Рома с каждой секундой все отчетливее понимал, что влип – определенно, по самые уши влип! Ему казалось, что весь мир вокруг проглотила тишина и этот ковер замер в звездном небе, потому как – что тут скажешь – как вообще это еще можно описать?
– Ну-ка, признавайся: о чем ты мечтаешь? Хочу узнать тебя получше, – Ева придвинулась ближе и с любопытством заглянула ему в глаза.
– Я… – Рома смутился. Кажется, веснушки проступили еще ярче и выдали его всего целиком вместе с красными щеками. – Не знаю, я как-то не могу так сразу сказать…
– Ну, давай! Я тоже расскажу.
– Ладно, – Рома пожал плечами и опустился еще ниже, так что они уже почти лежали на ковре. – На самом деле, о многом.
Шум голосов превратился в тихую ночную серенаду, а комнату переполнил золотистый свет крохотных настенных ламп.