Спорим, будешь моей

Она за них ответственности не несет.

Только я. Я. Не хрен было ее преследовать. Сам виноват.

– И что дальше? – поднимает батя главный вопрос. – Что будешь делать с этим?

– А что я могу сделать?

– Либо принять это и жить дальше, – спокойно раскидывает варианты. Тревога во взгляде отражается, однако, на фоне всего, что жонглирует во мне, заострять на ней внимание не берусь. – Либо иди до конца.

– Каким образом до конца?

Наконец, под моей черепушкой происходит какое-то копошение. Зудит от мыслей, которые я самостоятельно вскрыть и вытащить на поверхность не способен. Полагаюсь на отца, как никогда прежде.

– Если там такая семья, ей нужна уверенность, что она может уйти с тобой, – заключает он уверенно. – Женись на этой Богдановой сам.

– Жениться?

– Если готов, конечно.

Сама по себе перспектива туманная. Жениться? Мне? Прямо сейчас? Так еще зверюга за грудиной скулит – помнит, что она совершила.

Только что делать?

И осознал вроде, что не любит Лиза меня, но, если так подумать – не любит и его. Может, ей действительно нужно уйти оттуда? Возможно, потом, со временем, мы сможем исцелиться, забыть и создать какой-то новый союз. Союз, в котором она будет доверять мне настолько, чтобы любить и рожать мне детей.

Я знаю только такую семью. Иной модели не приемлю.

Сейчас? Жениться? Сейчас, блядь? Мне, черт возьми, только двадцать один. Но, как иначе?

Бухать дальше не получается – батя весь алкоголь сметает. Убирается в доме, готовит, заставляет принять душ и поесть. Всю ночь около меня дежурит. Знаю, потому что сам не сплю.

Думаю. Ломаю голову. Разматываю себе мозги.

До прихода отца я кипел. Словно на трамплине сидел. И ждал этого запуска, не понимая еще, что полечу, как крученый мяч.

Жениться? Это, конечно… Не просто гордость свою растоптать… Ебалом в бетон, вашу мать. Но, как иначе? Как? Если есть шанс… А сейчас он замаячил очень ярко. Если есть шанс, как не воспользоваться, если я горю... Я все еще горю! После всего – я горю!

Утром подрываюсь, кое-как привожу себя в порядок и еду к ЗАГСу. Паркуюсь по другую сторону дороги, но когда Лиза выходит из расфуфыренной брички рыжего бугая, с моей стороны будто зум срабатывает. Приближает на максимум. И даже пролетающий между нами транспорт не мешает.

Она застывает.

Красивая…

Смотрит на меня. Что-то считывает.

Не простил, конечно. А что она хотела? Переломил себя, чтобы приехать. И сейчас продолжаю ломать, потому что за грудной клеткой все так и взрывается. Я эту боль уже мимоходом ощущаю. Фокусируюсь на своей прекрасной Дикарке.

Сказать ничего не могу. Просто открываю пассажирскую дверь своей бавары[2] и, подступая к пешеходному переходу, жду. Тем самым, прошу ее ехать со мной.

Мир замирает.

Слышу, как срывается мое густое и хриплое дыхание. Работу сердца и анализировать не берусь. Оно давно озверело. Сплошь в ранах, весь торс в крови, но продолжает топить так же, как раньше, стоит ее увидеть. Стоит, блядь, только увидеть ее. Раздувает порванный парус. Дай ветра и поплывем.

Красивая… Блядь, какая же она красивая…

Со мной в этом ебучем платье должна стоять. Со мной! Но Лиза делает другой выбор. Мотает головой и, подбирая платье, быстро заходит в здание.

Меня не убивает. Клянусь, меня не убивает.

Это просто ставит точку. Точку, в которой я нуждался. Ведь если бы не приехал, всегда бы маячил шанс, что именно я проебал все, когда еще можно было нас спасти. Думал бы об этом, винил себя… А так, когда вариант «Б» не срабатывает, возвращаюсь к первому – принять и жить дальше.

Меня не убивает. Клянусь, меня не убивает!

Если бы кромсало, я бы бежал. Бежал за ней. Я же остаюсь на месте. Потому что, наконец, осознаю: это финиш.

Это финиш. Без названия. Без надежды. Без любви.

И внутри меня становится так тихо… Пустота.

Любимая моя, родная, дикая… Отрываю и отпускаю тебя.

Артем *Чара* Чарушин: Будь счастлива.

Последнее, что я ей отправляю. И делаю то, на что никогда не решался – стираю вместе с нашей перепиской всю свою прежнюю жизнь.

[1] Се ля ви (франц.) – Такова жизнь.

[2] Здесь: бавара – БМВ.