Спорим, она будет моей? (СИ)

Почти весь день проходит в размышлениях о том, как мне теперь исправлять ситуацию с подругой. Вместо того, чтобы сделать ей лучше, получилась какая-то ерунда. Как, в прочем, и всегда. Ничего, рано или поздно все уладится.

Сбегаю из класса математики одной из первых. Знаю, что должна извиниться перед учителем, но сейчас я к этому не готова. Приближающаяся Олимпиада кажется мне чем-то далеким и незначительным. Успеется.

Вылетаю из школы и задерживаюсь возле дверей. Наблюдаю за тем, как Оксана притворяется счастливой и беззаботной, окруженная толпой таких же двуличных девчонок. Эта коллективная дружба — что-то с чем-то. По крайней мере, выглядит со стороны не очень: по-моему, каждая из них мечтает перещеголять другую в громкости смеха и размахе жестикуляции. Смотрится неестественно.

Я собираюсь с силами и уже почти готова сделать несколько шагов и выцепить Оксану из этого адского девчачьего кружка, но кто-то чуть ли не сбивает меня с ног. Дверь ударяет меня по затылку, и я ойкаю. Перед глазами мельтешат крохотные звездочки, боль в голове отдается в зубах.

— Вот черт! Не хотел.

Сразу же узнаю голос Калиновского. Конечно, кто бы это еще мог быть? Он собирает мои тетради с пола и протягивает их мне. Уже через пять минут мы шагаем в сторону кафе, в которое он меня пригласил. От его глаз не укрылось то, что мы с Оксаной поссорились. И, честно говоря, это его внимание к деталям мне льстит. Можно подумать, он интересуется моей жизнью. Однако ведет он себя странно. Почти ничего не говорит, выглядит задумчивым и рассеянным.

Кафе мне нравится. Чистые столики с клетчатыми скатертями. Удобные плетеные стульчики. Доброжелательный персонал. Матвея тут, по всей видимости, знают: несколько раз с ним здоровались и называли по имени.

Он говорит, что у меня красивые ноги, и я до ужаса смущаюсь. Как будто мой секрет раскрыли. Неужели он догадался, что я надела их специально для него? Какой позор! В ответ на комплимент я огрызаюсь: дурацкая школьная привычка. Обычно мне говорят подобное ехидными ироничными голосками. И смеются. Но он не смеется, и голос его серьезный. Даже слишком. Поэтому быстро извиняюсь, чувствуя себя при этом последней идиоткой. Очень нервничаю. Напоминаю себе, что это ненастоящее свидание. Ненастоящее. Свидание понарошку. Нечего бледнеть и краснеть.

Калиновский молчит и пялится в одну точку. Напряжение висит в воздухе, и я открываю рот:

— Тимофей чувствует себя лучше?

Я спрашиваю тихо, но мой вопрос все же не теряется в шуме чужих голосов. Он будто не слышит. Продолжает изучать скатерть. И мне это совсем не нравится.

— Матвей?

Он поднимает на меня затуманенный взгляд. Его лицо бледное, а на лбу пульсирует венка. Я силюсь разгадать его чувства, но мне это не удается.

— Ты в порядке? Выглядишь…

Я хочу сказать, что он выглядит испуганным. Потому что это описание подходит больше всего, но он прерывает меня.

— Да, все нормально. Нормально.

Дважды повторил слово «нормально». Дела явно не очень. Не свожу взгляда с его лица, оно — как карта, и я пытаюсь найти крестик, где же закопан клад. Он вдруг психует. Подлетает с места, как кошка, которой наступили на хвост. Переворачивается стакан с салфетками. Солонка и перечница оказываются на полу.

— Я больше не могу, — сиплым голосом говорит он, и его руки дрожат. — Не могу больше. Извини меня. Зря я все это… Я не могу!

Он несется к двери, и я вскакиваю и бегу следом за ним. Пари. Он говорит о пари, это точно. Он не хочет больше меня обманывать. Сказать, что я в шоке — ничего не сказать.

Догоняю его возле двери, и он вдруг останавливается и покачивается. Хватаю его под локоть, и делаю это очень вовремя, потому что иначе он бы упал.

— Эй! Матвей, приди в себя! Ты тяжелый. Эй!

— Нужна помощь? Вызвать скорую? — к нам подлетает обеспокоенная официантка и прикладывает крошечные ладошки к щекам.

— Не… не надо, — говорит Матвей, сглатывая слюну. — Все нормально. Нормально.

— Да что ты заладил?! Так, давай выйдем на воздух.

Мы выходим, и он тут же падает на плетеный стул. У этого кафе есть и терраса на улице.

Я придвигаю другой стул к нему и сажусь рядом.

— Может, все-таки врача?

— Не надо. Просто голова закружилась.

Опираюсь руками на колени и придвигаюсь к нему. Пытаюсь заглянуть в его лицо.

— У тебя что-то случилось, да? Что-то плохое? Ты можешь мне…

— Хватит, ладно? — ледяным тоном прерывает он меня и наконец поднимает голову: его глаза источают мороз. — Это был я.

— Эмм…

— Это был я, что непонятного?! — взрывается он, и мне на мгновение кажется, что он совсем обезумел. — Из-за меня ты стала Плаксой. Это был я.

Глава 20.2 Олеся