Спорим, она будет моей? (СИ)

Вдруг слышу длинный пронзительный писк, это открывается дверь подъезда. Она в халате, сверху накинула куртку, но все равно вид забавный, такой домашний. Зато темные волосы распущены и в беспорядке лежат на плечах. Последний луч солнца падает на них, и они переливаются на свету. Она выглядит…

— Это что? Подожди, это… Ты издеваешься, что ли?!

Я протягиваю ей свой дар, и она крутит пальцем у виска.

— Ты совсем ненормальный?

— Я подумал, что…

— …будет забавно, да? Ты всегда так думаешь!

— Ты же сказала, что не боишься мышей.

— Да, не боюсь. Это ж надо было, — ворчит она, — клетку с мышью мне притащил. Совсем мозги растерял. Проваливайте оба!

Она собирается уходить, и я ставлю клетку на землю и тянусь к крохотной решетчатой дверце.

— Ты что делаешь?! — почти визжит она.

— А что? Если не хочешь, чтобы она жила у тебя, пусть живет на воле.

Она подхватывает клетку и почти что прижимает ее к груди. Очень трогательное зрелище.

— Она же домашняя! Ей нельзя на воле!

Я улыбаюсь. Она еще хмурится, разглядывает животину, вроде бы даже замечаю тень улыбки на ее губах. Потом выражение ее лица резко меняется, переводит взгляд на меня.

— Это всё? Теперь отстанешь? Жест я оценила.

— Нет, не всё. Я решил, что все должно быть по-честному. Я выставил тебя плаксой при всей школе. Теперь твоя очередь.

Она наклоняет голову, как будто говорит с полоумным, и переспрашивает:

— Хочешь, чтобы я унизила тебя перед всеми?

Развожу руки в стороны и киваю, мол, воля твоя. Я вижу, как она собирается отсечь мое предложение на корню, но в ней есть это… Желание поквитаться. Я вижу это в ней.

После затянувшихся размышлений, ее глаза сужаются, как у хищной птицы.

— Я подумаю об этом.

Она вводит код домофона и открывает дверь. Клетку бережно прикрывает курткой.

— А ты говоришь, я не могу.

— Не можешь что? — она поворачивает ко мне голову.

— Удивить тебя.

Глава 22. Олеся

— Что это у тебя? — упавшим голос спрашивает мама, когда я возвращаюсь обратно в квартиру.

Она прекрасно видит клетку и ее маленького пушистого обитателя. Я даже немного побаиваюсь, как бы мама не хлопнулась в обморок.

— Это для биологии! — нахожусь я и тащу своего нового друга в свою комнату.

— Как для биологии? — верещит мама из коридора. — Надолго ЭТО с нами?! Ты же знаешь, я до ужаса боюсь мышей!

— А это и не мышь, — терпеливо и громко объясняю ей. — Это землеройка!

— Час от часу не легче, — тихо ворчит мама и умолкает: наверное, не выдерживает и уходит.

Ставлю клетку в угол комнаты на пол и рассматриваю крохотное животное. Глазки-бусинки следят за мной с интересом. Задумываюсь о том, что зверька надо покормить и двигаюсь к двери. Поднимаю глаза и натыкаюсь взглядом на маму. Она стоит, прислонившись к дверному косяку, и следит за мной мрачным взглядом.

— Кто тебе принес клетку?

— Гм. Подруга.

— Подруга, значит? — повторяет мама, не сводя с меня напряженных глаз.

У нее такой вид, как будто она что-то знает. Что-то такое, чего не знаю даже я.

Я кое-как огибаю ее и иду на кухню, она семенит за мной. Раньше все было по-другому. Раньше я ничего от нее не скрывала, и уж тем более не врала. Но теперь мне ложь дается как-то проще. Особо не чувствую угрызений совести. Маме знать про всё ни к чему. Тем более я догадываюсь, что бы она сказала. Не принимай подарки, игнорируй, уходи, склони голову, сдайся, позволь вытирать о тебя ноги! Надоело!

Она всю жизнь велит мне все игнорировать. Но разве так можно жить? Она-то не игнорировала. Она радовалась жизни. И подарки принимала. И на свидания бегала. И даже родила ребенка. Кто виноват в том, что мой отец сбежал? Это вовсе не значит, что моя жизнь сложится точно так же, как и ее. Я понимаю… Вернее, я понимала, что она хочет оградить меня от всего этого. Хочет предостеречь меня от ошибок, которые она сама совершила. Но это уж слишком… Нельзя жить, постоянно закрывая на все глаза.

Открываю холодильник и пялюсь в одну точку. Спиной чувствую ее задумчивый взгляд. Резко поворачиваюсь к ней и в отчаяние сжимаю кулаки.

— Это была не подруга, это был парень. Богатый, красивый и избалованный. Как раз такой, каких нужно игнорировать, мама.

Она меняется в лице, явно не ожидала от меня таких жестких слов. Хочет что-то ответить, но я ей не даю. Нужно пользоваться моментом, пока во мне есть эта удивительная решимость.

— И я больше не могу носить эти дурацкие юбки. Они же уродливые! И в них тяжело ходить. И жарко. И стыдно, если уж быть совсем честной.

— Но…

— И каблуки! — меня уже понесло, ничего не поделаешь. — Я низкая, мама. Практически все девочки в школе носят каблуки, и в этом нет ничего такого!

Я беру передышку и вдыхаю побольше воздуха. Мама смотрит на меня каким-то новым печальным взглядом.

Холодильник отчаянно вопит, требует, чтобы закрыли дверцу.

— У тебя переходный возраст, — успокаивающе говорит мама. — В тебе играют гормоны. Но ничего, это пройдет. А насчет этих мальчиков… Ты знаешь мое отношение. Я не хочу, чтобы…

— …чтобы я повторила твою судьбу! Знаю, слышала! — огрызаюсь я и захлопываю холодильник. — Ведь твоя судьба так ужасна. Скажи, ты жалеешь, что родила меня?