— Да какие обиды? — бурчу я. — Но меня так никто и не послал. Ты ведь не собираешься это сделать?
— Не собираюсь, — ухмыляется она. — Это мне больше не нужно. Я же не знала тебя.
— Получается, не я один такой уж грешник, — смеюсь я. — Кто бы мог подумать? Мы оба играли в игры. Скажи, кто же в итоге победил?
Олеся с подозрением косится на орхидею, которую я держу так аккуратно, насколько это вообще возможно, кривится и выдает:
— Уж точно не моя мама. У нее есть точно такой же цветок.
Резко останавливаюсь и пялюсь на нее круглыми глазами.
— Да как же… Я же… Слушай, я не знал. Сейчас мы вернемся и… Вот черт!
Лицо Олеси непроницаемо. Затем начинает дрожать губа. Она больше не может сдерживаться и заливисто хохочет.
— Видел бы ты, — сквозь смех говорит она, — себя! Просто умора! Да пошутила я. Очень красивый цветок. Ей понравится, обещаю. Да не хмурься ты так.
— Смешно ей, обалдеть можно. Шутница какая!
Я демонстративно отцепляю ее руку от своего локтя и ускоряюсь. Она поспешно семенит за мной и умоляет не бежать так быстро, ведь она на каблуках. Я послушно притормаживаю, и мы снова идем рядом. Она успокаивающе гладит меня по спине, и моя тревога улетучивается.
Подходим к знакомому подъезду. Теперь я знаю код домофона. Да и не только это. Я знаю, что сегодняшний вечер пройдет отлично. Может, не все будет гладко. Возможно, будет много неловких пауз и взаимопонимание установится не сразу. Но это обязательно произойдет. Я знаю, что впервые после той истории с Дианой мне не страшно быть слабым, открытым, с распахнутой душой. Я знаю, что я — не победитель, не стальной безэмоцинальный человек с механическим сердцем, которого показывают на выставках и которым все восхищаются. И я этому рад.
Конец.