Спорим, она будет моей? (СИ)

— Да забудь ты о нем! Лучше…

— Оксан!!!

Далее я воспроизвожу то же самое, что сказала Юля, выбивая у меня из рук стаканчик с той непонятной жидкостью, к которому приложила руку Карина. А именно: очень некрасивые бранные слова, которые, конечно, отпечатались навсегда в моей памяти.

Оксана молчит. Просто молчит. Я даже не слышу ее дыхания. На всякий случай проверяю, не сбросила ли она звонок. Не сбросила.

— Извини, — говорю я.

— Ни… Ничего. Что ты хочешь знать?

— Все по порядку.

Может ли быть… Может ли быть, что Матвей забыл эту восхитительную девушку Диану? Может? Андрей свою забыл. Или близок к этому. Так, может быть… Может быть, Калиновской тоже готов открыться кому-то новому? Просто он это еще не понял.

Ловлю каждое слово, произнесенное Оксаной, вжимая телефон в ухо и комкая листок бумаги. Она говорит… И говорит много. И от ее слов внутри меня будто начинается ураган, за которым следует тишина и покой…

Продолжение следует…

Глава 43. Матвей

Стук в мою комнату. Сначала робкий, нерешительный, потом — громче, костяшками пальцев, настойчивый и требовательный. Могут меня сегодня оставить в покое?

— Я сплю!!!

— Матвей, открой, пожалуйста.

Ладно. Распахиваю дверь и поспешно иду назад, падаю на кровать и зарываюсь в плед с головой. Если Влад хочет доставать меня, пусть, только вот из кровати я не вылезу. Надоело все.

— Я хотел поболтать. Ну, знаешь, как раньше. Могу попытаться представить, — Влад присаживается на кровать рядом и нервно поправляет покрывало, — что ты сейчас чувствуешь. Я здесь. Отец уехал. Мне кажется, нам нужно это обсудить.

— Только не сейчас, — прошу я его, вытащив из пледа только голову. — У меня был непростой день. Хочу просто… Короче, уходи.

Влад опускает глаза и беззвучно шевелит губами. Затем все-таки спрашивает:

— Злишься на меня?

— Нет, не злюсь.

Сейчас отчего-то он выглядит совсем молодо, может, чуть старше меня. Поэтому я следую за своим порывом.

— Один вопрос. Почему ты тогда отступился от нее? Почему позволил своему брату жениться на ней? Если ты так сильно ее любил, почему допустил это?

Он смотрит на меня, чуть изогнув брови, затем понимающе улыбается. Опускает глаза, как будто ему вдруг становится стыдно и некоторое время молча водит пальцем по узору покрывала. Затем прикрывает глаза и говорит:

— Я мог бы сказать, что желал счастья брату. Мог бы сказать, что хотел, чтобы была счастлива она. Но правда в другом. Я попросту струсил. Знаю, ты не это хотел услышать.

— Струсил? — смотрю на него с неподдельным интересом.

Он пожимает плечами.

— Именно. Испугался, что она снова сделает мне больно. Я боялся, что второй раз этого не вынесу. Ох, Матвей, я был слабаком, как ты любишь выражаться. Я признаю это.

Сверлю его серьезным взглядом, но думаю о Лесе. Как же мне хотелось просто подскочить к этому козлу, которого она целовала, и просто отлупить его как следует, разодрать костяшки пальцев о его мерзкую физиономию! И было бы здорово, если бы он ответил, разукрасил и мое лицо. Было бы легче… Это было бы как в древние времена: поединок за руку девушки. Низменные инстинкты никуда не деваются: выживает сильнейший. А я просто сбежал. Да, я тоже струсил. Испугался ее взгляда, который она могла бы мне послать. Страшнее всего — увидеть в ее глазах презрение и отвращение.

— Сейчас бы поступил по-другому? — спрашиваю отстраненно, каким-то чужим голосом.

Влад берет меня за плечи и вглядывается в мое лицо напряженным взглядом.

— Конечно! Любой ответ лучше, чем неведение. Борись за нее, Матвей, сделай все возможное, чтобы она выбрала тебя. Молчи, я знаю, что ты хочешь сказать! Да. Она может выбрать другого. Но ты будешь знать, что ты попытался, ты боролся, это будет честный проигрыш.

— Проигрыш… — усмехаюсь я и отворачиваюсь.

Не хочу, чтобы он видел мое лицо сейчас.

— Проигрывать не стыдно, Матвей. Стыдно — ничего не делать и искать себе оправдания.

Он дважды мягко хлопает меня по спине и выходит из комнаты. Слышу, как осторожно закрывает за собой дверь. Такие все вокруг мудрые, с ума сойти!

Полночи ворочаюсь, не могу уснуть. Снова и снова прокручиваю в голове ту картину. Она и этот хмырь. Кто он вообще такой? Откуда взялся? Хотя… Она же отпадная. Рано или поздно кто-нибудь бы появился. Если бы кто-нибудь сказал мне в начале года, что я буду сходить с ума по Плаксе, я бы покрутил пальцем у виска и сказал бы в ответ что-нибудь колкое и глупое. Просто невероятно. И вот, где мы теперь…

Утром поспешно собираюсь и даже не смотрю в зеркало. Догадываюсь, что оттуда на меня будет таращиться недовольный тип с синяками под глазами и тусклым взглядом. Даже видеть не хочу. В голове сумбур и каша. Отказываюсь от завтрака, который предлагает мне мама. Она выглядит иначе, надела свой самый простой халат, волосы распущены, смущенная улыбка на лице. Никакой косметики. Никакой скованности в движениях. Она порхает по кухне, как мотылек. Подлетает ко мне и обеспокоенно смотрит.

— Неважно выглядишь.

— Спасибо, — бурчу я и ожидаю расспросов, упреков или советов.