Спорные истины «школьной» литературы

Так-то оно так, но в конце XX века появилось несколько ядовитых статеек, авторы которых, захлебываясь в злорадном азарте обличительного ликвидаторства, клеймили классика, и это едва не вошло в моду. В оглавлении учебной книги Г. С. Меркина «Русская литература XX века» (1995) Максим Горький не значится. Не было такого писателя в XX веке. Так что на эту книгу я ссылаться не буду. А в аннотации к ней сказано, что материалы представлены «в соответствии с новыми программами по литературе». К счастью, немногие методисты поддались «диким крикам озлобленья». Произведения Горького издаются и изучаются в школе, а пьеса «На дне» триумфально шествует по сценам мира более столетия. В опубликованных комплектах тем экзаменационных сочинений 2004 года было немало тем по творчеству писателя, больше всего – десять – по пьесе «На дне». Вот и мы не будем кричать: «Распни, распни его!» – и не станем курить фимиам, а лучше вслушаемся и вдумаемся в речи героев его драмы. Задуматься есть над чем.

Человеком, который «проквасил сожителей» убогой ночлежки, является странник Лука. Вокруг его персоны и его идей вертится драматическая карусель, раскрученная автором.

Спустя тридцать лет после опубликования пьесы, в разгар первой пятилетки, вернувшийся из Италии и старающийся найти свое место в советской жизни Горький пишет статью «О пьесах», где дает уничтожающую оценку центральному герою: «И, наконец, есть еще весьма большое количество утешителей, которые утешают только для того, чтоб им не надоедали своими жалобами, не тревожили привычного покоя ко всему притерпевшейся холодной души… Утешители этого ряда – самые умные, знающие и красноречивые. Они же поэтому и самые вредоносные… Именно таким утешителем должен был быть Лука в пьесе „На дне“…» Стоп! Эти слова вошли едва ли не во все учебники, начиная с 1933 года и по нынешнее время. Но почему «стоп!»? Да потому, что последняя фраза оборвана, вторая часть ее обычно не цитировалась в учебниках. А на самом деле после слов: «Лука в пьесе „На дне“» – не точка и не многоточие, а запятая. Читаем: «…но я, видимо, не сумел сделать его таким». Вот главное. Не сумел или не захотел, но получилось нечто другое; драматург в этом признался, однако на протяжении всей жизни не перерабатывал коренным образом пьесу, не менял характера и поведения Луки, образ остался тем же. Почему? В этом надо разобраться.

Умные и тогда еще свободные артисты истолковали образ по-своему, приоткрыв то хорошее, что, по их мнению, характеризовало Луку. Так исполнял эту роль одареннейший Иван Москвин. Побывав на первых представлениях, Горький 16 декабря 1902 года пишет К. П. Пятницкому, что Москвин прекрасно справился с ролью, но 25 декабря в письме к нему же выражает тревогу: «Хвалить – хвалят, а понимать не хотят. Я теперь соображаю – кто виноват? Талант Москвина-Луки или же неуменье автора?»

Но в том-то и заслуга автора, и ценность пьесы, что в ней точки над i не поставлены, оставлен на десятилетия или на века простор для споров, суждений, толкований. Это еще не социалистический реализм. Определение типа утешителя, которое дает Горький в статье «О пьесах», вряд ли применимо к Луке, но оно, как и его высказывание в 1928 году, приводимое ниже, созвучно духу времени, когда газетные страницы злобно кричали о «классовых врагах», «вредителях», проповедовали ненависть, беспощадность, непримиримость, и этим духом проникался гуманист по натуре Максим Горький. В 1928 году во время посещения Советского Союза, отвечая на митинге сормовичам, писатель сказал о Луке: «…Он – жулик. Все люди, которые пытаются утешить и примирить непримиримое, – жулики…»

Тем не менее Горький, повторюсь, не переделывает пьесу, как он поступал, например, с «Вассой Железновой», «Последними», «Фальшивой монетой», с очерком «Владимир Ильич Ленин» и другими произведениями, а решил напрочь отречься от своей лучшей пьесы: «„На дне“ – пьеса устаревшая и, возможно, даже вредная в наши дни» (1932 год). Чем же она вредна? Быть может, слишком хорош «неполучившийся» Лука, и широкие массы чего доброго примут его идеи в государстве безбожников? Когда-то Блок записал в дневнике: «Большевики правы, опасаясь „Двенадцати“». Горький же предупредил большевиков: опасайтесь моей пьесы, она вредна! Кому?

Этому настоянию драматурга, слава Богу, не вняли, пьесу не запретили, но авторская характеристика Луки, данная в 1932 году, на многие годы определила направление мысли литературоведов и трактовки образа Луки в учебниках – с учетом еще одного высказывания Горького о главном вопросе пьесы: «…Что лучше – истина или сострадание? Что нужнее?» Причем лжецом и жуликом, по уверениям писателя, был, конечно, Лука, то есть должен был быть. И сдают мне бескомпромиссные школьники сочинения, нелогично, но упорно противопоставляя истину состраданию, сопереживанию.