Спорт в пространстве времени и культур

Кровавые «арестейи» перед битвой поднимали моральный дух и вызывали боевую ярость у воинов, что играло немаловажную роль в предстоящих сражениях. Подобные поединки выступали в качестве оракулов, предопределявших исход сражений. Боевые единоборства служили не столько кратким доказательством превосходства одной из сторон, сколько были проявлением милости высших сил в глазах окружающих. Согласно представлениям примитивных народов, верховные божества покровительствовали победителям и наказывали побежденных. У австралийских аборигенов и папуасов Новой Гвинеи сторона погибшего поединщика в страхе обращалась в паническое бегство, боясь наказания. В ранней истории подобные представления существовали у многих народов Старого и Нового Света, включая германцев, кельтов, славян, арабов, монголов и др.

Воинские состязания принимали характер массовых сражений в виде игрищ, в которых отрабатывались отдельные коллективные маневры, приемы и техника владения оружием. В одних случаях они являлись частью ритуальных действий в календарные праздники (Календарные обычаи, 1978: 247–249; Мандзяк, 2002: 71–74), в других имитировали реальные события истории и служили данью уважения и памяти предкам (Тер-Саркисянц, 1998: 215; Мандзяк, 2002: 142–144; Краснов, 1963)[7].

Как свидетельствует история, в доиндустриальный период воинский этикет и дух воинственности, как и традиционно-хозяйственные и другие аспекты культуры, наложили свой неизгладимый отпечаток на поведенческие установки в играх и состязаниях народов. В результате длительной эволюции, отбора и адаптации различных физических упражнений и состязаний к началу нового времени телесные практики приобрели региональные и локальные особенности и своеобразия с характерной религиозной и календарной обрядностью и символикой. Выполняя социально значимые функции в материальной и духовной жизнедеятельности людей, они стали одним из инструментов формирования и поддержания территориальных и социально-культурных связей общества, основой развития спортивных традиций последующих поколений.

Культурные трансформации нового времени

В XVII–XVIII вв., в эпоху Просвещения в Европе, начало которому было положено индустриализацией общества, вместо грубой средневековой аграрной культуры пришла новая – гуманистическая городская культура, которая опровергла все моральные постулаты брутального средневековья, включая смертельные единоборства и кровавые арестейи. Первобытные инстинкты, бывшие естественными атрибутами средневекового общества, стали ассоциироваться с дикостью и варварством. Многие общепринятые установки и ценности различных видов физической активности подверглись решительным изменениям (Элиас, 2001). Жизненным кредо нового времени стал тезис «Будущее – всё, традиции – ничто». Согласно этому постулату, сменились спортивная мораль и уровень цивилизованности состязательных практик, вместе с ними поменялась и культура игры. Любые жестокие зрелища, включая бои животных и кровавые поединки типа кулачных и палочных боев, массового футбола и других подобных практик, связанных с кровопролитием, уступили место новым игровым состязаниям. Из всех единоборств сохранились и получили дальнейшее развитие борьба, фехтование, кулачные бои. Последние были заменены более «элегантным» боксом, который в глазах окружающих стал благородным видом самозащиты.

Рационализм и гуманизация культуры превратили агрессивные в прошлом состязания в организованные соревнования. То психологическое напряжение, которое прежде разряжалось путем прямого поединка, теперь все чаще стало заменяться игровыми видами спорта, ставшими главными составляющими народных развлечений.

Азарт борьбы и стремление быть победителем на протяжении тысячелетий находили выражение в игре. Люди посредством игры приобретали необходимые поведенческие навыки взаимодействия и регулирования инстинктов. Игры формировали культурные стереотипы поведения и выступали в качестве одного из механизмов совершенствования социальных норм общения. Утверждение некоторых специалистов, что игровые инстинкты у человека заложены биологически (Suomi, Harlow, 1971: 72), не дает полного объяснения иррациональной природы игры. Как показывает практика, игра есть нечто большее, чем физиологическая потребность. И назвать игру инстинктом, по меньшей мере, «пустой звук» (Хёйзинга, 2003: 15–17), который не отражает всей полноты содержания игры хотя бы потому, что природа игры во многом отличается иррациональным содержанием, а результаты игры никогда невозможно заранее предугадать.

Если в архаические и средневековые периоды игры имели более жесткий и необузданный характер и довольно легко перерастали в кровавые конфликты и столкновения, то в новое время они стали ограничиваться определенными рамками дозволенности – правилами и судейством (Holt, 1989: 28–43).