Спортивный журналист

Стену, в которой прорезана дверь спальни, украшает целая галерея обрамленных фотографий, сразу же привлекших мое внимание. На одной снятая в старом спортивном зале с проволочными сетками на окнах, одетая в черное с белым гриннелская борцовская команда шестьдесят шестого года, – скрестивший руки Уолтер стоит впереди на коленях, серьезный, как индеец. Под ней – сфотографированная в лодке, на сильном ветру, хорошенькая блондинка с пухлой нижней губой и широко расставленными глазами – несомненно, Иоланда. Здесь есть выстроившиеся на ступенях лестницы члены студенческого братства «Дельта-Хи»; есть пара строгого обличья граждан, мужчина в чопорном шерстяном костюме и женщина в платье с цветочным узором, – запечатленные в Кошоктоне мама и папа Лаккетты, тут и сомневаться нечего. Есть Уолтер на больничной койке – голень в гипсе, нога подвешена на растяжке, рядом стоит хорошенькая медсестра, оба показывают фотографу большие пальцы; есть Уолтер в полосатом костюме и шапочке каторжника, а с ним Иоланда в наряде танцовщицы с Ямайки, оба глумливо ухмыляются. В одной из рамок – уведомление бизнес-школы Гарварда о том, что Уолтер принят в нее; рядом портрет молодого Уолтера, сидящего за столом со стопкой делового вида бумаг и курящего пенковую трубку. В нижнем ряду обнаруживается, к моему удивлению, групповое фото «клуба разведенных мужей»: мы сидим в «Августе» вокруг круглого стола. Это один из наших четверговых вечеров. Я держу в руке огромную кружку пива и идиотически улыбаюсь, увлеченно слушая разглагольствующего о чем-то Старого Кнута и, разумеется, скучая, как слепой на стриптизе. Старый Кнут еле удерживается от гогота, однако о чем шла тогда речь, я не помню. Не помню даже, когда сделан снимок, и потому мне начинает казаться, что Уолтеру все это, должно быть, привиделось.

Я заглядываю в спальню, включаю потолочный светильник. Она победнее гостиной, но на свой лад тоже приятна. На туалетном столике стоит аквариум, в его мертвенно-бледном свете плавают крошечные черные пецилии. На кровати Уолтера покрывало с геометрическим рисунком и три огромные подушки, а на тумбочке лежит экземпляр моей книги «Синяя осень», с фото автора на обложке – замечательно тощего и ироничного. На фото я пью пиво, облокотясь о стойку бара на открытом воздухе в Сан-Мигель-Теуантепеке. Я коротко стрижен, курю сигарету и выгляжу смехотворнее некуда. «Мистер Баскомб, – гласит биографическая справка, – молодой американец, живущий в Мексике. Он родился в конце Второй мировой войны, служил в морской пехоте и учился в Мичиганском университете». Взяв книгу со столика, я обнаруживаю, что она из публичной библиотеки Хаддама, только обычная пластиковая обложка с нее снята. (Уолтер стырил ее! Он говорил мне в «Манаскуане», что брал в библиотеке мою книгу, да я ему не поверил.) В оглавлении он выставил против названий некоторых рассказов маленькие крестики и нолики. Хотелось бы разобраться в них поосновательнее, может быть, даже взять книгу с собой, однако я знаю, что в папке сержанта Бенивалли лежит список всего, что есть в квартире. Поэтому я кладу книгу на место и быстро оглядываю спальню – обувь, колодки для нее, узкий платяной шкаф с костюмами и рубашками, совок для мусора, в углу на полу терминал компьютера, решетка наружного кондиционера, вымпел Гриннела – ничем не примечательные остатки неустроенной жизни.

Экс сидит, уложив запястья поверх колен, на краю кожаной кушетки и изучает красного керамического омара, который выглядывает из большой зеленой чаши «для омовения пальцев», что стоит на кофейном столике.

– Ты знаешь? – Она пристально смотрит омару в глаза. Голос ее звучит гулко, словно эхо.

– Что?

– Это похоже на комнату в доме здешнего студенческого братства «Фи-Дельта», я туда заглядывала несколько раз. К Рону, как же его? Рону Кирку. Она обставлена точно так же – приемная дантиста, в которой кто-то живет. И забита кошмарной мальчишеской дребеденью. Могу поспорить, тут где-то валяется стопка «Плейбоев». Я немного огляделась вокруг.

На полу перед кофейным столиком виднеется оранжевая лента, уложенная полицейскими вокруг кресла, в котором сидел Уолтер, само кресло отсутствует. На одном из плетеных тканевых ковров видны два больших темно-бурых, уже подсохших, пятна, они накрыты прозрачным полиэтиленом, закрепленным на ковре клейкой лентой. Часть стены также накрыта и опечатана. Экс о пятнах даже не упоминает.

– Боже мой, Фрэнк, ведь и ты точь-в-точь такой же чудной. Не понимаю, как каждый из вас справлялся с одиночеством. – Она смотрит на меня, улыбается, ей любопытно, кем надо быть, чтобы покончить с собой. Она хочет получить здравомысленное объяснение поступка столь странного. – А ты-то понимаешь?

– Мне вот интересно, как Уолтер курок спустил. Похоже, он знал толк в подобных делах.

– Ты думаешь, что понимаешь все это?

– Думаю, да.

– Тогда объясни мне, ладно?