Спортивный журналист

– Одиннадцать лет, – печально отвечает он. – Год в Канаде. Год в Чикаго. Потом меня обменяли на здешнего игрока. Тут я и остался. Знаешь, Фрэнк, я недавно читал об Улиссе Гранте,[37] – Херб с силой кивает, – он сказал перед смертью: «Думаю, я не личное местоимение, а глагол. Глагол обозначает: быть, действовать, страдать. И я обозначаю все это». – Херб снимает очки, держит их, разглядывая оправу, крепкими пальцами форварда. Глаза его красны. – В этом есть какая-то правда, Фрэнк. Но как по-твоему, какого дьявола он имел в виду? Глагол? – Херб поворачивает ко мне встревоженное лицо. – Мне это уже несколько недель покоя не дает.

– Понятия не имею, Херб. Может, он подводил итог своей жизни. Многое кажется нам более важным, чем оно есть на самом деле.

– И хорошего в этом мало, так? – Он снова вглядывается в очки.

– Трудно сказать.

– А нимб твой исчез, Фрэнк. Тебе это известно? Ты опять выглядишь как все прочие люди.

– Так оно и неплохо, нет? Я не возражаю.

Мне становится ясно, что Херб страдает очень серьезными перепадами настроения и, весьма вероятно, забыл сегодня принять стабилизирующую таблетку. Возможно, он решил поговорить со мной напрямик, излить душу, но я не думаю, что из этого может выйти хорошее интервью. Лучшие получаются, когда спортсмен обладает твердыми взглядами на жизнь и готов подробно их изложить.

– Могу тебе сказать, что об этом думаю я, – говорит Херб, щурясь, без очков он видит плоховато. – По-моему, он считал, что обратился в действие. Понимаешь, Фрэнк? И действие это – смерть.

– Понимаю.

– А такое представление о жизни ужасно. Не быть, а только действовать.

– Ну, это всего лишь представления Гранта, Херб. У него были и другие заблуждения. Целая куча.

– Это, черт подери, настоящая жизнь, Фрэнк. Пойми! – Лицо Херба искажается от борьбы с какой-то неистовой силой, но сразу же пустеет. – Я всего пару дней назад читал, что американцам вечно кажется, будто настоящая жизнь протекает где-то еще. Дальше по дороге, за поворотом. А она идет прямо здесь. – Херб снова ударяет ладонями по подлокотникам. – Ты понимаешь, к чему я клоню, Фрэнк?

– Думаю, да, Херб. Я стараюсь.

– Проклятье! – Херб яростно вздыхает. – Ты даже не записываешь ничего!

– У меня все здесь, Херб, – говорю я и пристукиваю себя по голове.

Он бросает на меня сумрачный взгляд:

– Известно тебе, что такое лишиться ног, Фрэнк?

– Нет, Херб, не известно. По-моему, это очевидно.

– Ты терял кого-нибудь из близких?

– Да. – Я уже хорошо представляю себе, как начинаю злиться на Херба еще до окончания этого разговора.

– Ладно, – произносит Херб. – Ноги просто замолкают, Фрэнк. Я моих больше не слышу.

И улыбается диковатой улыбкой, подразумевающей, что он мог бы порассказать мне о жизни черт-те сколько того, чего я о ней не ведаю. Ну разумеется, люди всегда воспринимают тебя неверно. Ты приходишь, чтобы взять у них интервью, и они автоматически решают, будто ты просто используешь их для подтверждения целой кучи того, что о них всем уже известно. Однако в моем случае ничто не может быть несправедливее. Да, верно, я ожидал повстречать другого Херба Уолджера, не того, какого увидел, – более крепкого, сдержанного, с высоко поднятой головой, парня, который отодрал бы, если б мог, багажник расплющенной малолитражки, чтобы вытащить тебя из нее. А нашел человека дремотного, как сипуха. Но этот урок для меня не новый. Невозможно заниматься моим делом, думая, что знаешь то, чего узнать нельзя. Это первое правило, какое следует преподавать на любых курсах журналистики, помещать на первую страницу любого учебника; слишком многое в жизни, даже в той, которую ты, по-твоему, изучил, в жизни спортсменов, предугадать невозможно.

Наступает долгое молчание – Херб рассказал мне главное: что такое лишиться ног. Это вовсе не пустые мгновения, во всяком случай, для меня, и я не чувствую себя обескураженным. Мне все еще хочется думать, что у меня осталась возможность собрать материал для статьи. Может быть, махнувший рукой на лекарство Херб придет наконец в себя и у него появятся неожиданные, интересные мысли, которыми он захочет поделиться со мной, вместо того чтобы нести без умолку всякую чушь. Такое случается что ни день.

– Ты когда-нибудь скучаешь по футболу, Херб? – спрашиваю я и улыбаюсь, с надеждой.

– Что? – Мой вопрос отрывает Херба от размышлений, в которые погрузило его гладкое как стекло озеро. Он смотрит на меня так, точно никогда прежде не видел.

Я слышу, как громыхают на шоссе идущие к Лансингу грузовики. Снова задувший ветер срывает с черной воды наслоения холодного воздуха.

– Ты по спорту скучаешь?

Херб обращает ко мне укоризненный взгляд:

– Мудак ты, Фрэнк, тебе уже говорили об этом?

– Почему?

– Ты же меня совсем не знаешь.

– Так ведь я ради этого и приехал, Херб. Я хочу узнать тебя, написать о тебе хорошую статью. Показать таким, какой ты есть. Поскольку думаю, что это само по себе будет и интересно, и сложно.