Спортивный журналист

Миг спустя я слышу, как начинает работать мотор его машины. Потом вижу в окне свет включившихся фар, и машина – «эм-джи» – с грустным гудением трогается с места. Уолтер дважды сигналит, прощаясь, и скрывается за углом. Уверен, добравшись до дому, он мне позвонит – так просто от него не отделаешься. И я, опускаясь (не раздевшись, с каталогом «Гоуки», который хочу полистать перед сном) на кушетку, на которой спал в прежние дни, после того, как ушла Экс, отключаю телефон – маленькое безмолвное признание: так уж устроена жизнь. Не звони, гласит мое молчаливое послание, я буду спать. Смотреть сладкие сны. Не звони. Дружба – обман. Не звони.

* * *

В первые полгода после смерти Ральфа я, обживая глубочайшие глубины моей дремотности, начал выписывать на дом столько каталогов, сколько мог. Получал каждые три месяца штук сорок, уверен. Дошло до того, что мне приходилось набивать ими коробки и выбрасывать, чтобы дать место новым. Экс ничего против них не имела, а со временем даже стала проявлять к ним не меньший моего интерес, и я принялся заказывать порядочное их число только для нее. В ту пору – летнюю – мы проводили один, самое малое, вечер в неделю, сидя в еще залитой солнечным светом комнате или в кухонной нише и перелистывая красочные страницы, загибая их уголки, обводя маркерами то, что нам понравилось, внося номера наших банковских карточек в бланки заказов (большую часть которых мы не отсылали) и записывая номера бесплатных телефонов, по которым могли позвонить, если нам захочется.

У меня имелись каталоги издаваемых животными криков, предлагавшие среди прочего записи стонов издыхающего кролика. Каталоги собачьих ошейников. Каталоги холщовых сумок, способных выдержать путешествие по Африке. Каталоги поездок за границу в обществе одинокой женщины. Каталоги какой угодно верхней одежды на какой угодно случай и климат. Каталоги редких книг, каталоги музыкальных записей, каталоги экзотического ручного инструмента, итальянские каталоги украшений для лужаек, каталоги цветочных семян, каталоги оружия, каталоги приспособлений для секса, каталоги гамаков, флюгеров, инструментария для барбекю, экзотических животных, садовых брызгалок, ловушек для слизней. У меня были все каталоги, какие вы можете себе представить, а если до меня доходили сведения еще о каком-то, я писал или звонил и просил, чтобы мне доставили и его.

На время мы с Экс поверили, что удовлетворение наших нужд с помощью каталогов – это именно тот образ жизни, который пригоден для нас и для наших обстоятельств; что покупки по каталогам – лучше, чем выход на люди и трата времени в торговых центрах или поездки в Нью-Йорк, да, собственно, и прогулки по тенистым торговым улицам Хаддама в поисках того, что нам требуется. Множество знакомых нам горожан поступало точно так же и верило, что это позволяет им разживаться вещами самыми лучшими и необычными. Даже и сейчас можно каждый день увидеть на нашей улице грузовик службы доставки, развозящий гамаки, и коптильни, и бог весть что еще – упаковки рукавиц для барбекю, почтовые ящики «сундук пирата» и уже собранные садовые беседки.

Для меня, однако ж, во всем этом, в часах, которые я проводил, листая страницы в поисках самой совершенной отвертки или закупорки для открытой бутылки (получить каковую можно было, лишь послав заказ на адрес абонентского почтового ящика в Небраске), присутствовало и что-то еще, не только простота приобретения. Сама жизнь, изображавшаяся на страницах каталогов, казалась мне неодолимо привлекательной. Нечто, присущее моему расположению духа, внушало мне любовь к обилию и откровенно заурядных, и якобы экзотических вещей (которые тоже оказывались заурядными после того, как ты давал себе труд дойти до почты и отправить заказ). Мне нравилась и сама идея такой торговли, и улыбавшиеся со страниц каталогов обычные, добропорядочные американские лица – люди в асбестовых фартуках сварщика, с телескопическими удочками, с новыми электрощупами для проверки динамо-машин, в двухцветных кожаных туфлях, во все тех же – месяц за месяцем, год за годом – шерстяных ночных рубашках. Они пестовали во мне уверенность, что какие-то вещи, за пределами моей жизни, по-прежнему нормальны; что все те же мужчины и женщины, стоящие у знакомых кирпичных каминов или у все тех же уютных кроватей с балдахинами, со все теми же дробовиками в руках, или с невесомыми лыжными палками, или с сушками для обуви, с упаковками каминной растопки, способны видеть череду уходящих в вечность хороших дней. Да и вещи были легко узнаваемыми, безопасными и надежными. Идеальными иллюстрациями того, как буквальное может становиться в меру таинственным.