Спортсмены

А на громадную базарную площадь уже потянулись подводы с деревянными щитами. По весне торговля была скудная. Перекупщики раскладывали на столах прошлогодний лук, громадную, как крышка от выварки, камбалу и с любопытством следили за строительной суетой. Рабочие врыли в землю высокую мачту, вокруг нее насыпали толстый слой чернозема и опилок. Другие в это время сложили из щитов стены, устроили места для зрителей и покрыли все это шаткое сооружение брезентовой крышей. Манеж обнесли барьером, и цирк был готов.

Перед началом представлений по улицам города прошла невиданная процессия. Впереди нее в пролетке ехал сам хозяин цирка Бескоровайный во фраке, с котелком на голове и цирковым бичом-шамберьером в руке; за ним, нестерпимо блестя на солнце начищенными трубами, выступал духовой оркестр; следом приплясывали по три в ряд цирковые лошади, кувыркались акробаты и ловили мячи жонглеры, визгливо смеялся красноносый клоун, вперевалку шли могучие, затянутые в трико люди, удивляя простодушных феодосийских жителей шаровидными бицепсами и толстыми, собранными в многочисленные складки шеями.

Вот этих-то последних и разглядывали внимательно Иван с Антонином и даже шли за ними следом, расталкивая любопытную толпу. Они уже знали имена борцов. Над всеми возвышался громадный поляк Петр Янковский, которого газеты называли «Урсус» — медведь, а борцы — «папаша». Остальные тоже были хороши — Лурих, Козуляк, Бороданов, Разумов, Глинкин, Матюшенко…

Иван с друзьями не пропускали ни одного представления. Сперва никакой борьбы не было. Атлеты ломали подковы, скручивали пальцами железные двухвершковые гвозди, подбрасывали и ловили двухпудовые гири, поднимали штанги с большими шарами на концах, в которые для веса подсыпалась дробь.

В афишах было объявлено, что в состязаниях силачей может принять участие любой желающий. Победителю полагался приз.

На третий день Иван Поддубный наконец отважился и записался у судьи.

«Но должен признаться, что на состязании они всыпали мне как следует, и я провалился».

Двадцатилетний красавец Георг Лурих лишь недавно установил в Петербурге несколько рекордов по поднятию тяжестей. Телосложение его было настолько совершенным, что впоследствии он позировал Родену, берлинскому скульптору Вегасу, пражанину Хюппе, эстонцу Адамсону…

Иван Поддубный уже понимал, что дело тут не в одной силе. У эстонца Луриха тоже был сильный отец, но Георг в детстве перенес тяжелую болезнь и рос хилым ребенком. Увидев как-то профессиональных атлетов, он решил стать таким же могучим, фанатично занялся спортом и в пятнадцать лет уже выжал на пари две двухфунтовые гантели четыре тысячи раз.

Упражнения развивали определенные мышцы и давали сноровку. А ее-то и не хватало новичку. Потом Иван занимался очень много и через восемь лет без особых усилий установил мировой рекорд.

А пока ему пришлось довольствоваться едва ли не последним местом…

— Дюже добре всыпали, чертяки, — вспоминал Иван Максимович.

Посрамленный и освистанный галеркой, возлагавшей на «своего» большие надежды, он тяжело переживал поражение. Но через несколько дней в цирке началась «русско-швейцарская» борьба на поясах, и Поддубный увидел, что она почти ничем не отличается от тех состязаний, которые устраивались в его родном селе. Только вместо кушаков на борцах были широкие кожаные ремни с двумя кожаными же ручками по бокам…

— Подывимось, — сказал Поддубный и пошел записываться.

Публика, разочарованная прежней неудачей Ивана, встретила его скептически. По обычаю, существовавшему на подобных состязаниях, в противники ему попался не самый сильный из борцов. Сейчас уже трудно установить, кто вышел против Ивана. Борец был в трико, оттенявшем мускулатуру. Иван, в сапогах, брюках и косоворотке, казался рядом с атлетом мужиковатым и неуклюжим. Но в его насупленной физиономии, во всей высокой и крепкой фигуре было столько решимости, что цирк умолк и замер.

Протягивая руку для традиционного рукопожатия, профессиональный борец улыбался. Улыбался он и тогда, когда оба они крепко взялись за ручки поясов и прижались друг к другу — плечо к плечу, голова к голове. Борец рванул Ивана в сторону и… улыбка сползла с его лица. Малый стоял как вкопанный. Мало того, он сам надавил на борца. Циркач, или, как тогда называли, «циркист», тоже подался всем телом вперед. Это была ошибка, и Поддубному не раз доводилось использовать ее. Он напрягся, резко выпрямился, оторвал борца от ковра и круто закинулся… Спустя мгновенье послышался глухой удар. Описав в воздухе дугу ногами, циркач упал на спину…

Ошеломленная столь быстрой победой, публика молчала. Потом она стала неистовствовать. С этой минуты Иван Поддубный ощутил вкус успеха, вкус славы, этой призрачной власти над переменчивой толпой. Теперь Иван снова был «свой», простой грузчик, одолевший — подумайте! — профессионального борца.

Иван спокойно повернулся к судье.

— Давайте другого, — сказал он.

«Другим» был борец-итальянец, приехавший позже всех.

Итальянец тоже вскоре лежал на ковре.