По мере того как дети становятся старше, особенно в латентный период — между детским садом и подростковым возрастом, физические проявления любви становятся все менее желательными, а подростки их вообще не допускают. Это сложные и занятые годы: нам приходится специально организовывать встречи с детьми. И мы такие встречи организуем: чтобы отвести ребенка к врачу, к дантисту, на урок музыки или танцев, а чаще всего, чтобы прочесть лекцию о плохих отметках, опозданиях и неразумной трате карманных денег. Мы не организуем встречи с ними, чтобы продемонстрировать свою любовь приемлемым для них способом, например, чтобы вместе хорошо провести время.
Мы слишком легко впадаем в рутинное повторение одного и того же. Монотонно проходят вечера и уик-энды, они притупляют наше сознание и способность радоваться друг другу. Любое самое небольшое усилие воображения, направленное на то, чтобы разорвать такой образец, полезно. Нетрудно заинтересовать растущих детей многими областями нашего собственного мира. Почти любой подросток, если он еще недостаточно взрослый, чтобы вести машину, будет приветствовать возможность поучаствовать в выборе новой машины для семьи. И, выбрав эту машину, он с таким же энтузиазмом будет планировать и совершать путешествия, большие и малые, вместе с семьей.
Когда дети становятся старше, мы приглашаем их участвовать в выработке решений и активно участвовать в нашей жизни, и это очень хорошо для наших отношений с ними. Это помогает им полнее раскрывать перед нами свою жизнь. Это меняет нашу роль, из авторитарного повелителя мы становимся другом, соучастником и желанным предводителем. Мы пользуемся преимуществами их смелости, энергии и способности воспринимать новое и в то же время предоставляем им нашу память и опыт. Но важнее всего
[320]
то, что с исчезновением последних остатков зависимости между родителями и детьми развивается взаимное уважение; это дает детям возможность проявлять признаки зрелости.
Конечно, мы не можем с детьми быть более зрелыми, чем с самими собой. Наше знание того, что хорошо для них, может вызывать такое же раздражение, как знание этого относительно нас самих, если у нас нет психологической свободы, позволяющей действовать с лучшими намерениями. Техника нашего повседневного поведения заслуживает более внимательного и частого рассмотрения, чем наши цели. К этому имеет отношение следующее обстоятельство: частота нашего общего смеха служит надежным показателем качества наших контактов с детьми. Совместные планы важны, но не менее важен непосредственный, спонтанный смех. Но чтобы так вести себя с детьми, нужно прежде всего сохранить способность смеяться и без них.
Возможно, лучшее проявление чувства юмора — способность смеяться над собой. Для этого нужна скромность и превыше всего — ощущение перспективы. Другое проявление этой перспективы — сдержанность в отношениях со взрослыми детьми. Они хотят пробовать, хотят решать, иногда даже хотят потерпеть неудачу — просто чтобы посмотреть, что из этого получится. Одно из самых зрелых проявлений нашей любви — позволить им это. Если у нас хорошие отношения, дети отведут нам самые лучшие места на празднике своей жизни. Мы можем смеяться, аплодировать, даже плакать. Но в идеале не должны показываться на сцене, если только сами дети специально, и в этом мы должны убедиться, не пригласят нас принять участие.
Родительская любовь — только одна из форм любви в нашей жизни. Слишком часто мы позволяем ей доминировать; мы ведем себя так, словно вырастить детей — единственная цель нашего существования. В результате страдаем мы и страдают они; страдает качество нашей любви.
[321]
Это становится особенно ясно, когда дети подходят к подростковому возрасту. Слишком
1интересуясь детьми, мы считаем, что владеем ими; мы не способны их отпустить. К тому же именно в эти годы отчетливо проявляется наше честолюбие: мы не можем сдержаться и не проявить неодобрения, когда детей не принимают в избранный колледж, когда они выбирают не ту профессию или женятся не на том, кто нам нравится.На протяжении первой половины жизни ребенка перед родителями встает трудная задача — сохранить любовь детей и при этом говорить им неизбежное «нет». А во второй половине задача еще более трудная и неприятная — воспринимать от детей ответ «нет». Поэтому родительскую любовь называют трагической. Это любовь, которая требует от нас максимума и меньше всего дает в ответ; это самоликвидирующаяся любовь, которая заканчивается отказом от обладания любимым. Но не обязательно бывает так, если мы не использовали родительскую любовь как форму любви к себе, а не к ребенку. Когда мы возлагаем слишком большие надежды на ребенка и его честолюбие, мы используем его как украшение, чтобы привлечь внимание к себе самим, — в таком случае мы на самом деле не любим ребенка, а используем его.