Споткнуться, упасть, подняться

Док Райт ввалился в тамбур и с силой захлопнул дверь. Поначалу все еще больно было дышать. Он потер онемевшую ссадину на лице. Затылок пульсировал, но ни ушибов, ни крови не было, и он уже засомневался, не почудился ли ему удар. Стянул с себя водонепроницаемую куртку, не сразу расстегнув непослушными пальцами молнию. Чтобы не упасть, пришлось ухватиться за вешалку. Он не знал, давно ли спустился со скалы. Не помнил, как сел на снегоход и направил его наверх на плато. Это произошло как-то автоматически. Он очнулся на полпути к хижине, мотор ревел, и только тогда Док пришел в себя. Буря колотилась в дверь. Он слышал голос по рации в комнате. «Прием, Док, прием». А он думал, что парни уже здесь. Боль в голове то усиливалась, то стихала. Когда стихала, наступало онемение. Дыхание было еще рваным. Он слышал, как кто-то по рации просит его ответить. Люк. Он слышал по рации Люка. Он повесил влажную одежду на крючок. Медленно. Он двигался медленно. Талая вода лужей собиралась на полу. Он сел на рундук, чтобы снять ботинки. Было больно, но непонятно где. Что-то случилось с правой ступней. Что-то случилось со всей правой ногой. Люк не оставлял попыток связаться с ним по рации. Шум бури стал тише, поскольку дверь замело снегом. Он онемел саднилую потертость на лице. Вошел в комнату и направился к столу. Воздух здесь был неподвижен. Воздух был неподвижным и теплым, и Док плавно опустил тело на стул. Люк просил по рации Томаса подтвердить его местоположение. Ответа пока не было. Каждый раз, когда он выходил на связь, следовала пауза, потом лавина белого шума, похожего на аплодисменты. «Док, прием. Док! Слышишь меня, Док?» Эти попытки разделяла тяжелая тишина. Метель уже превратилась в белую мглу, похожую на туман. На хижину словно набросили одеяло. Скоро оно откинется. Очень вероятно, что Томас просто остался на месте, ожидая улучшения погоды. Он разумный парень. Док надеялся, что Люк поступил точно так же. Где они? Он налил себе выпить. Затем снял с полки аптечку и занялся своей травмой. Стащил с ноги носок и не обнаружил ничего настораживающего. Он ожидал найти волдырь или что-нибудь похуже, однако ничего не было. На рации мигали лампочки, но звуков не было. Он осушил стакан. Осторожно встал. Он осаднил потертую онемелость на лице. Нет. Потер. Потер немую ссадину. Нет. Рация. «Док, Томас, прием. Прием, Док! Томас! Да мать вашу, кто-нибудь!» Не было причин использовать такую лексику. Он посмотрел на белый мрак за окном и стал слушать, как Люк пытается вызвать Томаса. Он взглянул на рацию. Он что-то должен сделать. Он пересек комнату и подошел к окну. Путь оказался долгим. Все кренилось вправо. Пол поднимался и опускался. Стекло холодило лоб. Погода разгулялась не на шутку. Они славные ребята, но это их первая экспедиция на Южный полюс. С ними еще не случалось такой невнятицы. Лоб холодил стекло. Не сказать, что это было неприятно. Он прижался к нему всем лицом. Он ждал. Молодые самцы остановились у него, и он к этому привык. Но им чертовски недостает чувства личной ответственности, и они не всегда готовы к испытаниям. О них всегда кто-то заботился: родители или наставники, у них имелись дорогие страховки. Здесь же ты или вылезаешь из передряги, или пиши пропало. В свое время он знавал людей, которые со сломанными ногами проползали вдоль всего ледника. Знал и тех, кто предпочел остаться на месте. Они сами делали свой выбор. Ставили Дока перед необходимостью объясняться с их женами — через несколько месяцев, на похоронах. Он часто о тебе рассказывал, Бриджит. Он погиб, занимаясь любимым делом. Постарайся помнить об этом. Он был героем до последнего вздоха. Ступня отяжелела. Стекло. Онемелость потерла холод лица. Нет. Радио. Белый шум ворвался в эфир, как постное масло. Аплодисменты. На связи был Томас. Свет в окне стал ярче. Буря накатит снова. Видимость снова карабкается. Вдали хребты и хребты, и пар от скошенного снега поперек неба. Снегодуи. Косилки. Сдутый снег. Люк по рации просит Томаса подтвердить его местоположение. Сколько лет он уже ездит сюда. Должен же этот опыт что-то значить. Все, чему он научился в первый приезд. Работая с людьми, построившими эту станцию. С Моубреем и Мэггсом. Оба рассказывали им с Карразерсом истории. Военный корабль привез нас сюда вместе с припасами. Добирались месяц. И он, и Плэнки Карразерс в своей первой экспедиции, оба слегка разочарованы тем, как все устроено. Слишком много правил техники безопасности, и никакого простора для приключений. Можно сказать, он подружился с Плэнки на этой почве. Он, конечно, много лет сталкивался с Плэнки в Кембридже. Они учились в разных колледжах, но общались в одних и тех же компаниях. Он был известной личностью. Как оказалось, их девушки дружили. Однажды вечером в кают-компании Плэнки назвал его Доком, и прозвище приклеилось к нему. Чем не имя? Ни насмешек, ни неприличных рифм не предполагалось. Моубрей и Мэггс привезли их на станцию К ремонтировать постройки. Рассказывали о первом впечатлении от этого места. Когда вошли в Бухту, капитан корабля пригласил Моубрея на мостик, чтобы полюбоваться видом. Это было величественное зрелище. По обеим сторонам Бухты позади подступающей к берегу системы хребтов и расщелин возвышались горные вершины, снежно-белые на фоне серого неба. Ледник, покрывающий долину, неумолимо двигался к морю. Ничто из этого еще не изучалось и не наносилось на карту. Ничто не имело названий. Когда они выгрузили припасы, то им предстояло ступить на девственную территорию. Полдюжины полярников застыли на краю припая, глядя, как военный корабль покидает Бухту. Оставленные на волю приборов. Пан или пропал. Месяц стояли лагерем на плато, доставляя материалы к строящейся хижине. Собачья упряжка, чтобы легче было перевозить. Малкольм Мэггс был лучшим в Институте древоделом, как выражался Моубрей. Творил из дерева чудеса. Ходила дежурная шутка, что работу надо закончить до наступления ночи. Сидите в палатках, пока погода не переменится, парни. Не забудьте привязать собак. До наступления ночи оставалось три месяца. Я говорил: Мэггс, если ты состругаешь еще одну флейту, я засуну ее тебе туда, где солнца не видали. Сколько дней прошло, прежде чем погода улучшилась. Когда Док услышал эту байку, ей было уже почти двадцать лет. Иногда ему казалось, что он опоздал в Антарктиду на одно поколение. Вся самая главная работа была уже сделана. Томас по радио передавал свои координаты. Довольно невразумительные. Док попытался представить их на карте. Томас передал поправки. Люк говорил что-то еще. Кричал. Док знал на память каждый участок карты. Первый ее вариант был составлен на штурманском столе вон там, за много лет до него. Там были фотографии первых геодезистов, в обледеневших защитных очках, стоящих на хребтах с угломерами в руках. Теперь все иначе. Перерывы на чай и перекур. Погода отвратительная и своенравная. Снова рация. Люк на связи. Говорит какую-то абракадабру. Он отвернулся от окна, и саднилость занемела и омерзла. Пол подмялся и поклонился. Поднялся и опустился. Тридцать лет в Институте, Анна. Неужели так много? Ты скучал по мне? Тридцать лет, и только один сезон у него не получилось отправиться на лед. Здесь нечем гордиться, дорогая. Я не гордый. Тут простые факты. Это долгая отлучка. Для некоторых слишком долгая. Это преданность делу. Она необходима. К сожалению, работа надолго отрывает тебя от семьи. Но ты понимаешь, что это часть профессии. Приходится приносить жертвы, и мы должны быть к этому готовы. Ничего не поделаешь. Время быстро пройдет. Съезжу на сезон-другой — и снова к цивилизованной жизни. Примерно как туристы. Интересно посмотреть, как эти двое выберутся. Они пока проходят проверку. Анна, эти ребята что надо. Спят на койках, которые Мэггс сколотил много лет назад. Полки для книг и журналов, складные деревянные ширмы, чтобы можно было остаться наедине с собой. Пока спишь, и ешь, и работаешь в одной комнате, приватности у тебя немного, но им придется привыкнуть. За минувшие годы не всем это удавалось. В том числе и потому люди отсеивались. Анна, я беспокоюсь об этих двоих. Лицо холодило стекло. Голова болела. Пол был очень далеко. Из рации снова донеслись голоса. Томас. Люк. Говорят что-то невнятное. Большинство ОТП после нескольких лет переходили на другую работу, но они с Плэнки все время возвращались сюда. Это место вызывает подобие зависимости. Каждый год новый участок работы. Оттачивали навыки. Изучали территорию лучше и лучше. Постоянно находили причины вернуться на станцию К. Это место особенное. Группа всегда маленькая. Тесный круг. На двадцатилетие службы ему подарили безделушку на каминную полку. Небольшой фуршет в штаб-квартире в Кембридже. Анна, гордилась ли ты мною тогда? Гордишься ли ты мною сейчас? Может быть, уже достаточно, Роберт? Обязательно нужно ездить туда каждый год? Жены иногда этого не понимают. Выпей со мной. Звяканье бокалов. Жидкие, тихие аплодисменты. Анна ставит свой бокал и выходит из зала. Вряд ли сейчас это разумно. Приходится приносить жертвы, ребята. Не всякому это дано понять. Голос Томаса по рации. Белый шум. Помехи. Голос Люка. Конец связи. Связь возобновилась. Снова Томас. Белый шум. Он уставился на рацию. Через окно слова кажутся белыми и дикими. В окне маячит неясная сумбурная фигура, красная куртка саднит на фоне метели. Люк по рации просит Томаса повторить. Шквал белого шума, и связь прервана. «Координаты. Блин. Сносит. Следую к оползню на Пристли. Подтверждаю. Сносит». Док смотрит в окно, как фигура направляется к нему. Это Люк. Значит, он тоже не остался на месте. Дисциплина хромает. Док представил вдали линию гор за дальним берегом Бухты. Но отсюда он не мог видеть воду, лед, взлетную лыжню. Он не мог видеть флажков ангара в двухстах метрах. Не мог видеть Томаса. Люк колотил в дверь. Пытался разгрести снег. Снова голос Томаса. «Люк! Люк! Слышишь меня? Ты на связи? Прием, прием!» Райт отвернулся от окна и направился к рации и карте. Требуется Анна. Действия. Он помощник. Общий. Технический общий помощник. От него требуется осуществлять помощь. От него требуется предпринимать действия. Он обладает необходимым опытом. Он двинулся к рации. Споткнулся на слабой правой ноге и больно ударился о пол. Он ополовинил немую лицеистость ссадины. Нет. Осаднил потертость. Саднилость. Немость. Свет потускнел, и засиял, и снова потускнел до тусклости. Белый шум как пауза. Радио саднило-гремело.