Справедливый приговор. Дела убийц, злодеев и праведников самого знаменитого адвоката России

Державному законодателю, как отцу, дороги интересы своих подданных и чтобы напрасно не погиб человек жертвой ограниченности всякого человеческого дела, Он, вручая органам своей воли суд и преследование, требует от них проверки своих взглядов, прежде чем дать им перейти в грозную действительность карающего правосудия.

И вот, в глубоко гуманной заботе о неприкосновенности человеческой личности, прежде чем слово обвинения перейдет в слово осуждения, перед вами предстательствуем мы, предстательствуем не напрасно и не вопреки интересам закона, а во имя его. Если обвинение есть дело высокой государственной важности, то защита есть исполнение божественного требования, предъявляемого к человеческим уч^ реждениям.

Но и этим не ограничивается забота законодателя о чистоте и достоинстве судебного приговора.

Чтобы органы власти не впадали в невольные ошибки, тяжело отражающиеся на участи личностей, привлеченных к суду, им предписано проверять их окончательные выводы путем, исключающим ошибки в сторону осуждения невинного почти до невозможности противного.

На суд призываетесь вы, люди жизни, не заинтересованные в деле иными интересами, кроме интересов общечеловеческой правды, и вас спрашивают о том, производит ли общая сумма судебного материала на вас то же впечатление, какое произвела на органы власти. Если да, то власть успокаивается на том, что ею сделано все, и выводы ее суть те же, какие сами напрашиваются на ум всякого честного человека; если нет, — то власть считает, что сомнение существует, и не решается дать ход карающему приговору.

Останьтесь верны этому призванию вашему: не умаляйте силы улик, но и не преувеличивайте их, — вот о чем я вас прошу. Не преувеличивайте силу человеческих способностей в изыскании разгадки, если таинственные условия дела не поддаются спокойной и ясной оценке, но оставляют сомнения, неустранимые никакими выкладками. Тогда, как бы ни не понравилось ваше решение тем больным умам, которые ищут всякого случая похулить вашу работу, вы скажете нам, что вина подсудимой не доказана.

Если вы спросите меня: убежден ли я в ее невиновности, я не скажу: да, убежден. Я лгать не хочу.

Но я не убежден и в ее виновности. Тайны своей она не поверила, ибо иначе, поверь она нам ее и будь эта тайна ужасна, как бы ни замалчивали мы ее, она прорвалась бы, вопреки нашей воле, если бы мы и подавили в себе основные требования природы и долга.

Я и не говорю о вине или невиновности; я говорю о неизвестности ответа на роковой вопрос дела.

Не наша и не обвинителя это вина. Не все доступно человеческим усилиям.

Но если нет средств успокоиться на каком-либо ответе, успокоиться так, чтобы никогда серьезное и основательное сомнение не тревожило вашей судейской совести, то, и по началам закона, и по требованию высшей справедливости, вы не должны осуждать привлеченную или обоих, если все сказанное равно относится и к нему.

Когда надо выбирать между жизнью и смертью, то все сомнения должны решаться в пользу жизни.

Таково веление закона и такова моя просьба.

Дело братьев Бабаниных, обвиняемых в покушении на убийство и оскорблении мирового посредника и других должностных лиц

Дело это слушалось в заседании Полтавского Окружного Суда с участием присяжных заседателей 9 ноября 1872 г., а события, давшие место процессу, происходили в 1862 и следующих годах. Тогда еще не было главного суда в Полтавской губернии, а следовательно, не было и института следователей по Уставам 20 ноября 1864 г. Действия, соответствующие предварительному следствию, производились чинами полиции и следственными комиссиями с явной тенденцией к формальной теории улик и с полным отсутствием представления о гласности, о допросе свидетелей на суд, об образовании судейского убеждения «по совести», о решении вопроса, о вине или невиновности общественной силой, — присяжными, призванными законом на служение правосудию[1].

Председательствовал Товарищ Председателя Барщ, обвинял Товарищ Прокурора Маджевский, защищал Ф. Н. Плевако.

Сущность определения Харьковской Судебной Палаты от 7 января 1871 г., заменившего обвинительный акт, сводится к ряду следующих событий, совершение которых на протяжении нескольких лет приписывалось обвиняемым.