18 ноября 1862 г. братья Александр, Егор и Степан Бабанины избили в доме их соседа Н. Заньковского мирового посредника Григория Павловича Сулиму вследствие давних споров между ним и Бабаниными на почве разрешения Сулимою различных дел Бабаниных с крестьянами.
22 февраля 1863 г. вся семья Бабаниных, кроме Егора Степановича Бабанина, а именно Александр, Степан Степановичи, отец их Степан Егорович, мать Юлия Александровна и сестры Надежда и Мария Бабанины изругали и выгнали из дому целую комиссию, приехавшую по поручению Полтавского губернатора для освидетельствования больного крестьянина Кирилла Диканя.
30 сентября 1865 г. Егор и Александр Бабанины выгнали из своего дома приехавшего к ним в село Черняковку по делам службы станового пристава.
9 ноября 1865 г. поручик Александр Бабанин, встретясь на дороге с тем же приставом, оскорбил его непристойными словами.
12 апреля 1868 г. Егор Степанович Бабанин нанес оскорбление бранью смотрителю Федоровской почтовой станции.
Кроме всего этого, при производстве расследований по этим преступлениям, Бабанины подавали в разные места и разным лицам отзывы и прошения, в которых оскорбляли должностных лиц.
Дознание, заменившее предварительное следствие, вели чины полиции и так называемые следственные комиссии.
Все эти преступления дознанием были подтверждены, и в качестве обвиняемых была привлечена вся семья Бабаниных в числе семи человек. Однако Полтавскому Окружному Суду 9 ноября 1872 г. пришлось рассматривать действия только двух братьев — Александра и Степана Бабаниных, так как остальные члены семьи Бабаниных частью оказались за границей, частью же не были разысканы.
Ввиду того, что между временем совершения преступления и разбором дела прошло около десяти лет, большинство свидетелей отзывалось на суде запамятованием. Но путем оглашения тех показаний, которые были сняты со свидетелей при дознании, и сопоставления их с показаниями, данными на судебном следствии, картина инкриминировавшихся подсудимым событий на суде значительно видоизменилась в пользу подсудимых.
Присяжные заседатели вынесли обоим подсудимым по всем пунктам обвинения оправдательный вердикт.
Обвинитель несколько смело утверждает, что единственно правильным приговором, какой могут вынести изучившие этот процесс лица, должен быть приговор обвинительный. Пока здесь есть один человек, который, изучив это дело, мнения прокурора не разделяет: этот человек — защитник подсудимых, т. е. я. Надеюсь, что через несколько часов к разделяемому мной мнению присоединятся многие, кто действительно глубоко вникнет в это дело.
Последние слова обвинения изобличили слабость почвы, на которой оно стоит. Прокурор вместо данных, которыми бы следовало убедить вас, что вот эти два брата Бабанины виноваты в том-то и в этом-то, начал доказывать общественное значение этого дела, начал утверждать, что общество ждет кары нарушителям закона, постоянно, во всю жизнь сопротивлявшимся деятельности слуг его.
Думаю, что это не так; думаю, что обществу и мыслящему человеку настоящее дело может внушить совсем иные соображения. В голове возникают вопросы: неужели могут пользоваться значением судебных доказательств сведения, собранные комиссией, добытые путем, который здесь разоблачился? Неужели для суждения по совести — все равно, какие должностные лица и как были оскорблены? Неужели довольно чиновнику сказать, что его оскорбили, как чиновника, чтобы подсудимый не смел представить доказательств, что чиновничьего достоинства не оскорблялось? Неужели довольно быть чиновником, чтобы предполагаться непогрешимым, и чтобы подсудимому нельзя уже было доказать, что под формою отправления обязанностей службы некоторые лица совершали деяния, противные всем велениям, исходящим от небесного и земного законодателей? Рождается вопрос: неужели и на гласном суде, где ищется единая цель правосудия — правда, может состояться обвинение, когда материалы, из которых оно должно строиться, так нехороши, так сомнительны, так нечисты, если взглянуть хорошенько и рассмотреть их поспокойнее?
Приступим же к делу и сначала займемся теми обвинениями, на которые обращает внимание прокурор; потом, в конце, скажем и о том, которое прокурор оставил. Вас спросят и о нем, потому что оно написано в обвинительном акте. Закон велит спросить вас обо всем, что в вину подсудимым там написано.
Однако то, что есть в обвинительном акте, еще от этого не должно считаться достоверным. Если бы акты были безусловно верпы, то тогда незачем было бы здесь переспрашивать свидетелей: прописать, какое по закону следует, внушение — и все кончено. Но законодатель и верховный суд, т. е. сенат, объясняют, что обвинительный акт есть одно предположение, на бумагах следствия основанное, что его еще надо проверить на суде, и тогда уже решить: вправду ли во всем том, что там было написано, повинен подсудимый.
Прокурор утверждает, что 18 ноября братья Бабанины оскорбили и избили Сулиму, как посредника, по поводу его должностных действий.