Обращаясь к содержанию бумаг, замечу, что Степан Бабанин порицает комиссию за то, что она, по составу своему, противоречит известным статьям наказа для следователей. Оспаривать законность состава присутствия дано всякому заинтересованному. Степан Бабанин говорит, что губернатор хочет во что бы то ни стало обвинить его семейство. Но не каждый ли день здесь в прении сторон защита выражается, что обвинитель настаивает на обвинении, хочет во что бы то ни стало обвинить, — и вся прокуратура русских судов еще не обижалась на эти выражения?
Выписка в обвинительном акте о наемниках Сулимы оказалась неточной. Заявление Степана Бабанина, что комиссия односторонне и слепо исполняет волю начальника губернии, писано им за несколько времени раньше того, как комиссия для преобразования судебных учреждений выразилась, что старый следственный порядок был негоден, ибо подчинялся личным усмотрениям и целям местных властей, а не служил правосудию. Так нельзя же карать за то, что Степан Бабанин опередил своими словами всенародно произнесенную истину.
Степан Бабанин противопоставил деятельности членов комиссии честное исполнение долга Верховским и Васильевым. Я не знаю Васильева, я не слыхал о полезной деятельности прочих членов комиссии, но что касается Верховского, то мы сегодня слышали, что он, хотя не пользовался доверием местной власти во времена комиссии, но зато более высшею властью удостоен звания члена новых судов, возведен в несменяемые судьи нового порядка. Поэтому я не считаю преступным отзыв Бабанина о превосходстве нравственных достоинств Верховского сравнительно с прочими членами комиссии. Последствия оправдали слова его.
Александр Бабанин выразился бесспорно неприлично и оскорбительно. Но если правда, что становой сделал на него ложный донос, если правдив его рассказ о поступках станового в доме отца, то раздражение делается понятным. Затем, на обыденном языке неправильный донос, о котором напоминает становому Бабанин, иначе не называется, как клеветой. Можно было выразить иначе, но сущность осталась бы та же.
Я окончил беседу по тем предметам обвинения, которые поддерживаются обвинителем.
Мне остается разобрать обвинение Бабанина Александра в угрозах и оскорблении комиссии.
К несчастию, мне приходится начинать с г. Сулимы. Вы помните, как сложились обстоятельства. За несколько вре^* мени до истории в доме Заньковского, Сулима обзавелся палкою с кинжалом, т. е. стилетом. При вводе уставной грамоты, как показали здесь молодой Дикань и исправник Дублинский, Сулима выколол глаз у старика Диканя, 70летнего крестьянина; выколол, говорит Дублинский, нечаянно, в то время, когда спорил со стариком. Болезнь свалила последнего.
На помощь явилось семейство Бабаниных, которое, тем не менее, изображено чуть не разбойничьим гнездом.’И вот какие странные роли выпадают на долю образцового чиновника — Сулимы и разбойничьего семейства Бабаниных. Сулима выкалывает глаз Диканю, Бабанины являются на помощь; Сулима не дает ходу жалобам на себя, Бабанины едут в Петербург, и там, вблизи источника земного правосудия, добиваются наказа о начале следствия над Сулимою за обиду Диканя. «Благородный» Сулима отказывается дать денег Диканю на лечение, оставляет нищего без помощи, — разбойничье гнездо дает приют, лечит Диканя, помещает в своем собственном доме. Сулима отталкивает от себя того, кого сам сделал несчастным, — Бабанины чужому человеку, ради его страданий, оказывают человеколюбие.
Дикань страдает, чувствует близость кончины. Он хочет идти в вечную жизнь примиренным с Богом. Бабанины приглашают священника, и больной в таинстве веры очищает свою совесть.
Но в тот день, когда в логовище «злодеев» Бабаниных совершалось святое таинство, иная тайна совершалась недалеко от дома, где умирал страдалец. Вопреки всем известным законам, комиссия спешила в дом Бабаниных, чтобы взять, во что бы то ни стало взять и увезти в Полтаву, — не обвиняемого Сулиму, а того, кому нанесено это оскорбление, — Диканя.
Не хочется этому верить, а между тем это так. И вот этому объяснение: когда был получен указ о следствии над Сулимой, начальник губернии, вероятно, пожелал лично прекратить историю. Он хотел видеть Диканя и поручил доставить его в Полтаву. Тут нет ничего незаконного. Не ехать же губернатору самому!
Получается ответ, что Дикань не едет. Заинтересованные лица, пользуясь тем, что Дикань в доме Бабаниных, даЮт этому факту известное объяснение. Тогда губернатор поручает освидетельствовать Диканя, взять его и доставить в Полтаву, если здоровье его позволяет. Таково содержание бумаги начальника губернии. Губернатор не желает нарушать законных прав больного, не желает подвергнуть страдальца опасностям переезда из дома Бабаниных в город. Но раболепные слуги его воли слышат только его желание видеть Диканя в Полтаве, а его вполне справедливое распоряжение: взять, если можно, откуда следовало другое положение: не брать, если Дикань не может ехать, — они забывают.