Спрятанные реки

Я, который в Екатеринбурге, ничем не похож на того меня, каким я становлюсь в Москве. Превращение осуществляется в тот момент, когда я вхожу в здание аэропорта Кольцово и ставлю сумку с колёсиками на ленту. В тот самый момент она и начинается – моя свободная, лёгкая, счастливая жизнь. Да, на восемьдесят процентов она состоит из работы – трудной и несвободной, но мне это подходит. Когда я отдыхаю, то перестаю понимать, что происходит вокруг. Поэтому даже в выходные стараюсь загрузить себя делами – другими, домашними. Глажу бельё, которое семья стирает на протяжении недели, наливаю бокал вина, включаю какой-нибудь фильм – и вперёд. Складываю выглаженное аккуратными стопками – футболки сына, постельное, полотенца. Это похоже на возню с цифрами, хотя, конечно, далеко не так приятно.

Тёща полагает, что орудовать утюгом – немужское занятие. Сын просит заранее предупреждать его, когда я буду гладить, – а то вдруг он придёт домой с друзьями, и те застанут эту жуть. Ну а жена считает, что ей хоть с чем-то повезло!

– Уважаемые пассажиры, вылетающие рейсом таким-то в Екатеринбург. Номер выхода на посадку изменён. Новый номер выхода – один.

Ну вот, будет автобус. Вместе с другими пассажирами поднимаюсь с тёплого, насиженного места. Иду мимо кафе и ресторанчиков, где пахнет разогретой пищей, мимо парфюмерных магазинов, откуда несёт духами, мимо туалета, где, видимо, курит какой-то смельчак, рискующий заплатить штраф за удовольствие. В сувенирном магазине поменяли рекламу – в прошлую пятницу её не было.

Рядом со мной идёт женщина с чёрным рюкзаком, и этот рюкзак ей, как мне кажется, слегка не по возрасту. Как и чёрные кроссовки на белой подошве, и узкие джинсы, и наушники. Я заметил эту женщину, ещё когда сидел у выхода номер 14. Она хороша собой, она прекрасно выглядит для своих (точнее, для наших, уверен, мы ровесники) лет, но при этом вызывает у меня сходное чувство с тем, когда я вижу явную ошибку в отчёте – или двойную стрелку на брюках, которую сам же сдуру и загладил.

Как сказал один поэт, воспоминания которого я начал читать в понедельник, «наши ровесницы всегда старше нас», но это не тот случай. Спутница пытается обогнать меня при ходьбе, но в то же самое время она хочет отстать от нашего общего возраста, который, увы, непригоден для многих поступков. Мне уже никогда не решиться, к примеру, на развод, переезд и увольнение, даже на то, чтобы отпустить бороду!

(Остаются слова, невыглаженное бельё, самолёты и, к счастью, цифры.)

Хорошо, что я думаю об этом, только когда остаюсь один.

Женщина тем временем обгоняет меня, и, глядя на её спину, где подпрыгивает чёрный кожаный рюкзак, я вдруг понимаю, откуда взялось это чувство ошибки. Женщина похожа на мою знакомую из ранней юности – тех странных быстрых лет, когда каждый новый день мог изменить целую жизнь навсегда (сейчас каждый новый день – это логичное продолжение вчерашнего, и даже хаос в нём имеет строгий порядок). Она похожа на Машу, но не может быть ею. (Или может?) Говорили, что Маша ещё в девяностых уехала туда, куда все рано или поздно уезжают. (Кроме меня: ведь кто-то должен оставаться, чтобы сохранить баланс.) Вроде бы в Израиль. (Или в Чехию.)

Маша, моя однокурсница, была прекрасным, а для девушки – так прямо одарённым математиком. И, что редко происходит в случае такой одарённости, она была красавицей. Блондинка, серые глаза, тонкие черты лица. Над верхней губой справа – аккуратная родинка.

Я пытаюсь обогнать спутницу, чтобы проверить, есть ли у неё аккуратная родинка справа над верхней губой, но она уже спускалась вниз на эскалаторе. (Не устаю удивляться терминалу D – к выходам 1–5 спускаешься на эскалаторе, а вверх надо идти по лестнице пешком.) Я иду следом, надеюсь сесть рядом, но не нахожу вообще никакого места – одновременно в накопителе собрались пассажиры трёх разных рейсов, все кресла заняты.

«Маша» (пусть будет хотя бы в кавычках), как подросток, села прямо на пол у стены – распутывала провода, подключая плеер к розетке. Я прошёл мимо как бы невзначай – посмотрел: родинки не было. Но мне показалось, что на том самом месте над губой у «Маши» – тонкий розовый шрам.

Объявили посадку на мой рейс, и у ворот тут же вырос длинный хвост очереди. «Маша» никуда не торопилась, сидела на полу, прикрыв глаза, и я подумал: может, она летит другим рейсом, и то, что она пошла вместе со мной к воротам сразу после объявления, – всего лишь совпадение, каких в жизни множество?

У меня льготный «золотой» уровень, я могу проходить на посадку без очереди, но не в этот раз. Дождался, пока от ворот отъедет первый автобус и сотрудники начнут проверять посадочные талоны у второго хвоста, уже не такого длинного, как первый. «Маша», не торопясь, отсоединила провод от розетки, убрала его в рюкзачок и легко поднялась на ноги: лёгкость соответствовала тем цифрам возраста, на которые она претендовала.