Спроси заклинателей духов

— Олю Омрынэ можно назад перекрасить, — сказала она в учительской. Матвеев сидел там, интересовался стремительно происшедшей метаморфозой во внешнем виде школьных красавиц. Почему это произошло, отчего — ему в голову не приходило.

— Постепенно цвет вернется, — заметила Людмила Федоровна.

— Чего это им вздумалось? И так все красивы — на любой конкурс красоты можем выставить свою команду, — сказал Матвеев.

— Любопытство… — обронил кто-то. — Возраст… смотрят кино, читают журналы.

Матвеев говорил серьезно. Он часто втайне любовался старшими школьницами — тоненькие, стройные, в мини-юбочках, они уже миновали стадию голенастости и рано взрослели.

— Иностранных-то журналов у нас нет, — заметил Матвеев.

— Все равно, — сказала Дарья Тимофеевна, — каждая может участвовать в их пресловутом конкурсе, только нам это культивировать не за чем.

— Оля Омрынэ не может, — уточнил Матвеев, — она толстушка.

— Зато она отличница учебы! — резко заявила Дарья Тимофеевна. — И в этом, если хотите, и есть настоящая красота!

— А у Кати Рультынэ самые красивые ноги на всем северо-востоке Чукотки! — поддел ее Матвеев.

— Андрей Андреевич! Как вы можете? Вы еще ей об этом скажите!

— Ну вот, — вздохнул Матвеев, — договорились…

— Я предлагаю попробовать всех опять перекрасить, — решительно заявила Дарья Тимофеевна. — Пусть эту заботу Людмила Федоровна возьмет на себя.

— Увольте, увольте… — запротестовала она.

— Это, выходит, что же? — оторопел Матвеев. — Объявим крестовый поход на блондинок, да? Огнем и мечом, да?

— Да! — волновалась Дарья Тимофеевна. — И чтоб никаких блондинок! Никаких!

— Я думаю, это слишком. А вы как, Людмила Федоровна?

— Надо подождать… — нерешительно сказала она. — Они уже большие, это их личное дело… Надо как-то исподволь, чтоб они сами. Что ж мы, декрет издадим? Нас же роно на смех поднимет! И так вот-вот скандал разразится.

— Ждать недолго, — мрачно буркнул Матвеев.

— Акселерация проклятая, — вздохнул кто-то в углу.

— Я в газете читал, — сказал Матвеев, — в США рост акселератов уже приостановился, а у нас все еще идет. Наши выше и тяжелее. Данные медицинской статистики.

— Значит, у нас условия лучше, — заметила Людмила Федоровна.

— У нас они от рук отбились… — продолжала свое Дарья Тимофеевна. — Никакой строгости. Отсюда ведь шаг до… до всего! А-а, — махнула она рукой, — шаг уже сделан!

— Хорошие у нас дети, — поднялся Матвеев. — Нечего на них напраслину возводить. А то, что мы не знаем их и потому не понимаем, это факт, это горькая истина.

— Вот воспитали бы хотя одного, — съязвила Дарья Тимофеевна, намекая на холостяцкую жизнь Матвеева.

— Еще успею, какие мои годы, — парировал он, — подожду немного и женюсь на выпускнице, а? Подумаешь, двадцать лет разницы! Сколько в мировой литературе примеров, а, Людмила Федоровна?

— В литературе очень много, — оживилась она.

— А литература — отражение жизни, да? — спросил он.

— Да, — ответила она.

— Вот и договорились… — закончил он.

— Не понимаю, почему вы шутите? — спросила Дарья Тимофеевна. — А вы, Людмила Федоровна, директор, не забывайте. Директор! А поощряете Андрея Андреевича легкомысленными разговорами!

— А что тут делать? Что придумать-то? Вы знаете? — уже строго, по-директорски спросила она Дарью Тимофеевну.

— Нн-нет…

— И мы все нет. Давайте думать…

С тем и разошлись.

Глава 7

Может быть, оттого, что последнее время больше всего приходилось заниматься событиями в интернате, мысли Андрея все чаще обращались к собственному детству. «Наверное, надо родителей проведать… или съездить на Кольский полуостров, посмотреть, что там от детства осталось… или самому пора уже обзаводиться домом и семьей… время-то неумолимо. Совсем немного пройдет, оглянуться не успеешь — и о поселении, и об этом интернате, и о деде Киеме с Людмилой Федоровной будешь вспоминать как сейчас о детстве. Все уйдет в прошлое, останется память… Память — удел стариков».

У всех учеников школы их военного городка одинаковыми были пеналы. Пеналами служили круглые продолговатые коробки из черного картона от снарядов к американскому истребителю «Кобра», на которых летали наши летчики. Каких только боеприпасов не хранили мальчишки в своих арсеналах тех лет! Остался без руки Жора Величко, оторвало два пальца Гене Грошеву, покалечило Диму Ронкина, с обгоревшим лицом от взрыва ракетного пороха доставили однажды и Андрея в санчасть. Это все еще давала о себе знать война.

А там, за аэродромом, у дальних сопок на перевале были остатки разрушенного склада с боеприпасами. Большие артиллерийские снаряды. Мальчишки добрались и до них. Отвинтили несколько головок, вытащили мешочки с порохом. Порох — длинные коричневые макаронины с дырочками.

И повели ребята этим порохом дорожку вниз по склону, длинную дорожку до самых валунов у подножия. Подожгли и затаились. Помчался огонь к вершине как по бикфордову шнуру. Ахнул взрыв!

Лежали ребята за валунами ни живые ни мертвые. А когда пришли в себя и осмотрелись, увидели, что к сопке, окружая ее со всех сторон, идет плотная цепь матросов с автоматами, идет медленно, внимательно посматривая вперед.