Читаем Спросите у берез... полностью

Спросите у берез...

В документальной повести В. Хазанского рассказывается о славных делах комсомольцев-подполыциков из лесной деревушки Прошки Освейского района Витебской области в годы Великой Отечественной войны. Автор воскрешает эпизоды и факты, свидетельствующие о безграничной преданности молодежи своей Родине в тяжкий для нее час. Повествование развертывается на фоне партизанской борьбы на Освейщине против немецких оккупантов.  

Владимир Яковлевич Хазанский

Проза / Советская классическая проза / Военная проза / Прочая документальная литература / Документальное18+

Владимир Хазанский

Спросите у берез…

От автора

Напротив моего дома — скамейка. Сидят двое: светловолосая девушка в ярком платье и парень в белой рубашке и зеленых брюках. Кто они? Догадаться нетрудно.

Но у кого же столько тетрадей, как не у студентов! Видимо, очередной штурм перед экзаменами…

Такая же тетрадь, как у тех двоих, на моем письменном столе. Может быть, только более потертая, потемневшая от времени.

Это не студенческий конспект, а дневник. Человеку, который делал в нем записи, было, очевидно, столько, сколько каждому из сидящих напротив. Порохом веет от этих страниц. Бережно переношу я из старой тетради в эпиграфы глав дыхание сурового времени, преданность юных своему народу, партии, делу коммунизма. Я листаю тетрадь и думаю о парне из белорусской деревушки Прошки, о его друзьях.

Думаю и волнуюсь.

Прошки — маленькая, еле заметная точка на земле. Затерялась она среди густых лесов и озер на севере Белоруссии. Мало кто знал эту деревню до войны. А хотелось бы, чтобы знали. И те двое, что на скамейке, и их сверстники.

Хочется мне, чтобы узнали они о белорусском комсомольце Василии Лукашонке, собравшем вокруг себя преданных Родине и отважных. Прожив короткую, но яркую жизнь, он оставил нам эти записки как завещание.

Хотелось бы, чтобы услышали люди и о других прошковских парнях и девушках — товарищах Василия. И об их соседях — латышах, что жили по другую сторону небольшой речушки. О русских комсомольцах из близлежащих деревень и о еврейских парнях, которых спасли их белорусские друзья.

А еще об учителе-немце и офицере-казахе, о других подпольщиках и партизанах.

Пусть узнают люди, как они сдружились в войну, нашли дорогу друг к другу и объединились в борьбе. Как пронесли сквозь бури испытаний непокоренную гордость, веру в интернациональное братство, любовь к Родине.


Тайна под елью

Была увлеченность… Ее озаряла юность наша потревоженная, но по-прежнему искристая и неудержимая


Вечереет. Усталое солнце закатывается за верхушки высоких сосен. Яркая оранжевая лента пламенеет над лесом. Кажется, вот-вот загорится все вокруг. Тогда между деревьев замечутся, забегают длинные тени. Деревня погружается в темноту. И что-то страшное надвигается на людей, готовясь поглотить их вместе с домами.

Но Аниське не страшно. Может потому, что она пришла к своим березкам. Возле них, белоствольных, вроде и ночь отступает.

Пусть это и смешно, но Аниська любит разговаривать с березками. Усядется где-нибудь вблизи от аллеек, что вытянулись двумя рядами вдоль деревни, задумчиво посмотрит, спросит:

— Милые мои. Скажите, что видите?

Девочка, конечно, знает, что березки всего лишь деревья. Но порой ей кажется, что они, как и все, что ее окружает — валун за огородом, старая заброшенная мельница с поломанными крыльями, звезды на небе, — все это живые существа.

По правде сказать, на душе у Аниськи сегодня не очень весело. Гнетет ее непонятная, тревожная тишина.

Сегодня намного раньше обычного замерла деревня. Ни голоса, ни скрипа, ни огней в окнах. Только громкий лошадиный хруст. Это на перекрестке улиц припал к ведру овса — щедрому угощению старосты — красивый жеребец. Стоит только увидеть его, и все, от мала до велика, прячутся по избам. Никому не хочется встречаться с его хозяином, бургомистром волости Гудковским. Цепкая память у этого бывшего учителя из Церковно. Помнит все о каждом до мелочей.

К старосте Герасиму Фроленку бургомистр наезжает часто, и всегда не один. В охране двое — с белыми повязками. Это полицейские. Возит их с собой фашистский прихлебатель для солидности, а больше — от страха.

С шумом распахнулась дверь. Из-за плетня Аниське хорошо видно, как на пороге Герасимова дома появляется тощая фигура «пана» Гудковского. Бургомистр, заметно пошатываясь, опирается на плечо старосты — коренастого старика. Следом плетутся полицейские.

Пан… Попробуй кто-нибудь обратись к нему без этого почтительного слова. Раскричится, оскорбит, пригрозит!

Приезжие не спеша направляются к бричке, а хозяин, поводя рукой, что-то рассказывает важному гостю.

Непонятный человек, этот Герасим Фроленок, бывший заместитель председателя колхоза. Говорит всегда кручено, медлительно, прищуривая правый глаз. Местные жители относятся к нему с уважением. А ведь служит немцам, случается, и выпивает с бургомистром.

— Этого тебе не понять, — сказал однажды Аниське брат Григорий. Сказал и улыбнулся загадочно, снисходительно.

Слова брата обидели. Григорий заметил, как сестра нахмурилась. Спросил ее с наигранной веселостью:

— Кто, по-твоему, твой брат?

— Задавака — вот кто, — ответила она, глядя исподлобья.

— Ну, ну! — погрозил он пальцем, — я спрашиваю серьезно.

— Министр без портфеля!..

Григорий громко, не сдерживая себя, рассмеялся. В душе ему нравились колкая самостоятельность младшей сестры, ее находчивость. Мишка — тот совсем другой. Прямой и бесхитростный.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза