Спросите у берез...

Весть о том, что Василия вызывают в управу, быстро распространилась во все концы деревни. Вездесущие мальчишки сообщили о ней и Аниське. Она бросилась через дорогу, к дому напротив. Пробежала мимо растерянной Марии Петровны и, запыхавшись, остановилась возле Василия. Он сидел за столом и ел яблоко…

— За тобой… Полицейский… И бургомистр…

— Ну… — Василий нехотя улыбнулся. Его улыбка тут же погасла. Он бросил через окно недоеденное яблоко и стал застегивать ворот рубашки-косоворотки, словно хотел предстать перед теми, кто за ним приехал, в наилучшем виде.

— Говорят, в самую управу повезут, в Освею, — немного отдышавшись, уточнила Аниська.

— В самую, говоришь? — Василий улыбнулся опять, но теперь улыбка была другой — хитроватой, дерзкой.

Аниська удивилась. Ему бы прятаться, бежать — кто может знать, зачем вызывают новые власти. А он спокоен, даже весел и, по всему видно, готов повиноваться.

Бургомистр встретил его с начальственной ворчливостью:

— Везет же всяким шельмам! Поедешь, как барин, на бричке. Потому как и самому тоже надо в управу.

Но, подъезжая к Освее, пан Гудковский высадил своего случайного попутчика. Негоже бургомистру быть в одной компании с человеком неясной репутации, которого бог весть зачем требует начальство.

— Должен явиться к заместителю бургомистра Владимиру Владимировичу Симацкому, — сказал он, не оборачиваясь. — Да не мешкай, а то — смотри!

Мешкать Василий не стал. Сразу же направился к большому деревянному дому на пересечении двух улиц. Хотел войти, но, заметив возле двери группу людей, которые внимательно что-то разглядывали на стене, остановился. Лица у всех были молчаливы и сосредоточены. За их спинами Василий увидел белый листок, приклеенный к стене. Рядом были развешаны другие листки, порядочно пожелтевшие. Василий с интересом стал читать их.

В одном из приказов комендатура требовала от домовладельцев в двухдневный срок сообщить о всех квартирантах, которые приехали к ним после начала войны из других мест. В другом — семьи командиров Краской Армии и коммунистов обязывались пройти перерегистрацию. Причем должны были это сделать в течение суток. За такой же срок все евреи поселка обязаны были изготовить желтые шестиугольные звезды и пришить их к одежде. В четвертом содержался запрет передвижения от сумерек до рассвета.

Содержание приказов разное, а концовка одна: за неисполнение — расстрел!

Интересно, о чем же новый приказ? Протиснувшись ближе к стене, Василий прочел:

«К сведению граждан Освеи!

С завтрашнего дня все мужское трудоспособное население поселка в возрасте от шестнадцати и до шестидесяти лет обязано проходить раз в пять дней перерегистрацию в комендатуре.

Лица, которые нарушат это правило, будут расстреляны.

Немецкая комендатура».

Разговор короткий и предельно откровенный, словно и не приказ даже, а просто сообщение о чем-то незначительном, пустячном.

До Прошек это распоряжение еще не дошло. Жителями деревень оккупанты командуют при помощи старост, а те, видимо, смягчают их прямолинейный тон.

— Сурьезный разговор, — заметил невысокий старик, прочитав приказ.

— Время серьезное, — ответил пожилой мужчина в кепке, — теперь с каждым разговор крутой…

— Даже с собаками, — сказал кто-то сзади.

Мужчина посмотрел назад, пожал плечами.

— Это так, — старик улыбнулся. — Недавно мне попалась витебская газетка «Новый путь». Там напечатано объявление о налогах на собак. Сто рублей с головы…

В это время из управы вышел полицейский, и Василий направился к входу. В длинном коридоре отыскал дверь с табличкой «Заместитель бургомистра» и тихо постучал. В кабинете промолчали. Тогда Василий приоткрыл дверь. Хотел уже было войти, но откуда-то из глубины послышалось:

«— Занят! Занят!

Василий прикрыл дверь, отошел. Он успел заметить в комнате немецкого офицера. Сидя в углу, немец курил и разговаривал с кем-то, отсюда невидимым.

Что делать? Уйти?.. Нет, лучше подождать в коридоре. Проследить, когда выйдет этот офицер.

Ждать пришлось недолго. Немец вскоре вышел, что-то напевая себе под нос. «Какая-нибудь крыса из комендатуры», — подумал Василий. Он подождал, пока офицер скрылся из виду и решительно направился к обитой дерматином двери.

Первое, что он увидел, — пытливые, чуть раскосые глаза. В уголках губ пряталась еле заметная улыбка.

— Лукашонок?.. Рад знакомству. Мы вроде коллеги. Да, брат, и я до войны тоже имел дело с финансами. Может, слыхал?

— Слыхал, — ответил Василий. Он знал, что Симацкий раньше работал в райфо. Несколько раз видел его там, когда приезжал в район по колхозным делам.

У этого человека простые манеры, располагающее к себе лицо. А может, ему это только кажется — заранее себя настроил? Интересно, что думают о нем немцы? Например, тот офицер, который только что вышел?..

— Такие дела, друг Василий. Надо бы поговорить с тобой обстоятельно, но времени у меня мало, — сказал Симацкий, подойдя к окну и вглядываясь куда-то поверх крыш. — Видел офицера? Сейчас мы с ним поедем осматривать склады под зерно, поэтому буду краток. Ты, может быть, удивлен моему официальному вызову через бургомистра?

— Да, — признался Василий.