Спрут

Пастуху было лет тридцать пять. Худой и жилистый, с непокрытой головой, он был одет в темно-коричневые парусиновые штаны, заправленные в шнурованные башмаки. Патронташ без единого патрона перепоясывал его в талии. В распахнутый ворот серой фланелевой рубашки виднелась медная от загара грудь. Волосы были черные и довольно длинные. Подбородок скрывала сужающаяся книзу мягкая бородка, которая начиналась прямо от впалых щек. Видимо, он привык ходить без шляпы, потому что цвет лица у него был красновато-коричневый, как у индейца, — в отличие от темно-оливкового лица Пресли. Пресли с его острым, наблюдательным взглядом лицо пастуха показалось чрезвычайно интересным. Оно поражало своей необычностью. Живое воображение Пресли тут же наделило его чертами аскета, отшельника, а то и ясновидящего. Таковы были, наверное, вдохновенные ветхозаветные пастухи, первые пророки Израилевы, жившие в пустыне, наделенные даром видеть видения и слышать голоса, витать в облаках и общаться с Богом, способные творить чудеса.

Когда между ними осталось каких-нибудь двадцать шагов, Пресли вдруг остановился и пристально посмотрел на пастуха.

— Ванами! — воскликнул он.

Пастух улыбнулся и, протянув ему навстречу обе руки, сказал:

— Я так и знал, что это ты! Увидел тебя на холме и позвал.

— Но не окликнул, — возразил Пресли. — Мне показалось, что кто-то зовет меня. Я почувствовал. И как это я не вспомнил, что ты умеешь проделывать такие штуки.

— У меня это получается без осечки. Очень помогает с овцами управляться.

— С овцами?

— Ну да. Не могу точно объяснить, как. Такие вещи пока еще недоступны нашему пониманию. Бывает иногда, что если я закрою глаза и крепко сожму пальцами веки, то могу целую минуту удерживать все стадо на одном месте. Может, правда, это просто мое воображение, как проверишь? Но я очень рад снова встретить тебя. Сколько уж мы с тобой не виделись? Два, три, а то и все пять лет.

Но они не виделись и того дольше. Шесть лет прошло с тех пор, как Пресли и Ванами встретились в последний раз — да и то ненадолго, во время одного из мимолетных наездов пастуха в эти места, которые он время от времени совершал. В течение этой недели они часто встречались, поскольку были закадычными друзьями. Затем Ванами исчез так же внезапно, так же таинственно, как и появился. Проснувшись однажды утром, Пресли обнаружил, что друг его ушел. Так вел себя Ванами последние шестнадцать лет. Жил неизвестно как, неизвестно где — в пустыне, в горах, скитался по бескрайнему Юго-Западу, одинокий, всем чужой и загадочный. Могло пройти три, четыре, пять лет. О пастухе переставали вспоминать. Никаких известий о нем до Лос-Муэртос не доходило. Ванами словно таял в слепящем свечении пустыни, терялся среди миражей, скатывался за горизонт; его поглощали бесчисленные песчаные холмы. И вдруг, без всякого предупреждения, возвращался из своих странствий, — неведомо откуда. Никто толком не знал его. В этих краях у него было всего-навсего три друга: Пресли, Магнус Деррик и священник из миссии отец Саррия. Для всех Ванами оставался загадкой. За ни годы он, казалось, ни на один день не постарел. Пресли знал, что сейчас ему должно быть тридцать шесть лет. Но с их первой встречи лицо Ванами и весь его облик, на взгляд Пресли, ничуть не изменились. Он вглядывался в лицо, которое увидел впервые много-много лет тому назад. Лицо, отмеченное невыразимой печалью, неизбывным горем, носившее следы трагедии, давно минувшей, но не утратившей своей остроты и поныне. Пресли не в первый раз подумал, что, посмотрев в лицо Ванами, невозможно не понять, что на человека этого обрушился когда-то страшный удар, потрясший его до глубины души и приостановивший нормальное течение жизни — удар, после которого он так и не оправился.

Друзья сидели на краю колоды и следили за тем, как медленно передвигающаяся отара, поедая пшеничное жнивье, убредает все дальше к югу.

— Где ты пропадал? — спросил Пресли. — Откуда появился на этот раз?

Ванами неопределенно повел рукой, указывая на восток и на юг.

— На юге был, очень далеко отсюда. Я в стольких местах побывал, что всех и не упомнишь. На этот раз я выбрал Дальнюю Тропу, и увела она меня очень далеко. В Аризоне был, и в обеих Мексиках, а потом в Юте и в Неваде; шел куда глаза глядят, не думая о последствиях. Сперва попал в Аризону, через Перевал, потом пошел на юг, через земли навахов, мимо Агуа-Тиа — это высоченная красная скала, которая торчит посреди пустыни, как нож, острием вверх. Потом все дальше и дальше, пересек Мексику и Нью-Мексико, весь Юго-Запад, а затем, сделав широкий круг, повернул назад; шел через Чигуагуа и Олдаму, до Ларедо, Торреона и Альбукерке. Оттуда через плато Анкомпагре в сторону гор Юинта, затем прямо на запад, через Неваду в Калифорнию и в долину реки Сан-Хоакин.