Спрут

Когда Исполнительный комитет Союза подавал в Верховный суд апелляционную жалобу, было отобрано несколько так называемых «пробных дел» — имеющих принципиальное значение для разрешения аналогичных дел в будущем; от их решения зависел исход и всех остальных дел, возбужденных фермерами. Ни Магнус, ни Энникстер не подавали отдельных жалоб, уверенные, что они будут разрешены автоматически, поскольку «пробные дела» уже рассматриваются в Вашингтоне. Магнус здесь опять дал маху, и адвокаты Союза написали из Сан-Франциско, что железная дорога может воспользоваться тем, что не соблюдены формальности, и, под предлогом того, что ни Кьен-Сабе, ни Лос-Муэртос не упомянуты в апелляционной жалобе, попытаться еще до решения дела Верховным судом ввести во владение этими ранчо подставных покупателей. Три месяца, полагающиеся для подачи апелляции, были уже на исходе, и дорога могла в скором времени начать действовать. Остерман и Магнус решили немедленно отправиться в Сан-Франциско, встретиться там с Энникстером (он уехал туда десять дней назад) и всем вместе обсудить дело с Лайменом. Лаймен, как член Комиссии, вполне мог быть в курсе дальнейших намерений железной дороги, а заодно и дать надлежащий юридический совет относительно того, что следовало бы предпринять, если бы слухи оказались верными.

— Послушайте, Губернатор, — обратился к нему Остерман, когда поезд отошел от Боннвиля и оба уселись поудобней, готовясь к долгому путешествию, — вы не знаете, что творится последнее время с Жеребцом Энникстером? Какие-такие дела завелись у него в Сан-Франциско?

— Понятия не имею, — ответил Магнус. — Энникстер, действительно, последнее время почти не бывает на ранчо. А что, собственно, держит его в Сан-Франциско, этого я вам сказать не могу.

— То-то и оно, — сказал Остерман, подмигивая. — А если подумать? Угадаете с трех раз — получите сигару. Мое мнение: это девица, по имени Хилма Три. Недавно она вдруг покинула Кьен-Сабе и укатила в Фриско. А Жеребец следом за ней. Достаю сигару. Ну, а что вы имеете сказать?

— Как же, знаю, — сказал Магнус. — Славная девушка. Будет кому-то отличной женой.

— Женой! Хо-хо! Это у Энникстера-то женой! Верится с трудом. Просто наш Жеребец женским полом наконец заинтересовался. Смеху-то! Поиздеваюсь над ним при встрече.

Но когда Остерман и Магнус случайно столкнулись с Энникстером в вестибюле гостиницы на Монтгомери-стрит, им так ничего и не удалось узнать от него. Он был в отвратительном настроении. Когда Магнус заговорил с ним о деле, он заявил, что «дела могут катиться ко всем чертям», а когда Остерман осторожно затронул женский вопрос, Энникстер так выругался, что даже Остермана поверг в смущение.

— Какого же черта ты тогда околачиваешься в Сан-Франциско? — спросил Остерман, на что последовал загадочный ответ:

— Ищу кошачьи шкуры себе на брюки.

За две недели до этого Энникстер приехал в Сан-Франциско и тотчас отправился в номера на Буш-стрит, рядом с Первым национальным банком, которые содержали родственники Три. Его предположение, что Хилма с родителями остановилась здесь, оказалось верным. Их имена числились в списке гостей. Нарушив порядки, Энникстер прошел к ним в номер, где сразу же предстал перед отцом Хилмы и выслушал от него немало неприятных слов.

Хилмы с матерью дома не было. Немного позже миссис Три вернулась одна, оставив Хилму на денек у двоюродной сестры, жившей в пригороде Сан-Франциско, в небольшом домике с видом на парк.

Между Энникстером и родителями Хилмы мир был восстановлен быстро. Он убедил их в искренности своих намерений и просил руки их дочери. Однако Хилма наотрез отказалась его видеть. Узнав, что он приехал вслед за ней в Сан-Франциско, она заявила, что не вернется в гостиницу, и попросила у двоюродной тетки разрешения пожить у нее некоторое время.

Все это время Хилма чувствовала себя глубоко несчастной; она никуда не выходила из дому, а по вечерам долго плакала в подушку.