Спрут

Миссис Деррик встретила его в столовой. Во взгляде ее больших карих глаз не было прежнего беспокойства, почти ужаса. Теперь в них застыло иное выражение, — так смотрит человек, на которого обрушилась беда, давно и со страхом ожидаемая, — обрушилась и миновала. Сознание, что ничего уже нельзя исправить, затаенная печаль, безнадежность угадывались в ее голосе, жестах, выражении глаз. Она казалась безучастной, апатичной, спокойной спокойствием женщины, которая уверена, что свое отстрадала.

— Мы уезжаем отсюда, — сказала она Пресли, когда они уселись на противоположных концах обеденного стола. — Мы с Магнусом — все, что осталось от нашей семьи. У нас почти нет денег; Магнус и себя-то вряд ли способен содержать, не говоря уж обо мне. Кормить его придется теперь мне. Мы едем в Мэрисвилл.

— Почему именно туда?

— Видите ли, — объяснила она, — оказывается, место, которое я когда-то занимала в тамошней женской школе, как раз освободилось. Вот я и решила вернуться туда; буду преподавать литературу. — Она устало улыбнулась. — Начнем все с начала. Только уже без надежды на будущее. Магнус очень постарел, и заботу о нем я должна буду взять на себя.

— Значит, он поедет с вами? — сказал Пресли. — Все-таки у вас будет какое-то утешение.

— Не знаю, — сказала она раздумчиво. — Вы его давно не видели?

— А что… разве он… неужели он так и не оправился от потрясения?

— Может, заглянете к нему? Он у себя в конторе. Пройдите туда.

Пресли встал. Поколебавшись мгновение, он спросил:

— А миссис Энникстер… Хилма… она по-прежнему живет у вас? Я хотел бы повидать ее перед отъездом.

— Сперва повидайтесь с Магнусом, — сказала миссис Деррик. — А я пока скажу ей, что вы здесь.

Пресли вышел в коридор со стеклянной крышей и каменным полом и, дойдя до двери конторы, постучал раза три. Поскольку никто не отозвался, он отворил ее и вошел.

Магнус сидел за письменным столом; при появлении Пресли он даже не поднял головы. На вид ему можно было дать не шестьдесят лет, а все восемьдесят. От его горделивой осанки не осталось и следа. Казалось, будто мускулы, державшие прежде спину прямо и голову высоко, потеряли упругость. Он пополнел. Отложения жира — результат неподвижного образа жизни — появились на животе и на боках. Глаза потускнели и непрестанно слезились. Он был не брит и не причесан; седые волосы перестали виться, и крутые в прошлом завитки на висках жидкими лохмами свисали на уши. Орлиный нос крючком загибался к подбородку, губы распущены, рот приоткрыт.

Магнус, бывший некогда образцом опрятности — белоснежная рубашка, застегнутый на все пуговицы сюртук, — теперь сидел без пиджака, в расстегнутом жилете, из-под которого виднелась не первой свежести сорочка. Руки его были в чернилах; и эти руки, единственная часть его тела, проявлявшая какую-то активность, перебирали высившуюся на столе кипу документов разного формата. Ни на миг не прекращая движения, эти руки, когда-то проворные, ловкие и умелые, все время производили с бумагами какие-то манипуляции.

Губернатор разбирал бумаги. Он брал из пачки слева от себя документ за документом, быстро пробегал их глазами, снова складывал, осторожно перевязывал пачку веревочкой и клал справа. Когда все бумаги оказывались в одной кипе, он начинал снова, но уже в обратном порядке: перекладывал бумаги справа налево, потом слева направо, потом опять справа налево. И все это молча. Он сидел неподвижно, даже головы не поворачивал, и только его руки — быстрые, нервные, беспокойно двигавшиеся — жили напряженной жизнью.

— Здравствуйте, Губернатор! — сказал Пресли, подходя к столу.

Магнус медленно повернулся, посмотрел на него, на протянутую руку, и пожал ее.

— А? — произнес он наконец. — Это Пресли… Ага.

Потом опустил глаза, и взгляд его стал бесцельно блуждать по полу.

— Зашел вот попрощаться, Губернатор, — продолжал Пресли, — я уезжаю.

— Уезжаешь… м-м… ага… Да ведь это же Пресли. Добрый день, Пресли.

— Добрый день, Губернатор. Я уезжаю. Пришел проститься.

— Проститься? — Магнус поднял брови. — Что это тебе вздумалось?

— Я уезжаю, сэр.

Магнус ничего не ответил. Он уставился на край стола и, казалось, погрузился в раздумье. Наступило долгое молчание. Наконец Пресли спросил:

— Как вы себя чувствуете, Губернатор?

Магнус медленно поднял глаза.

— А, да ведь это Пресли, — сказал он. — Здравствуй, Пресли.

— Как поживаете, сэр?

— Так, — сказал Магнус, подумав. — Что ж, недурно. Я уезжаю. Зашел попрощаться. Впрочем… — прервал он себя с виноватой улыбкой, — ведь это ты сказал, верно?

— Но и вы уезжаете. Миссис Деррик говорила мне.

— Да, уезжаю. Мне нельзя оставаться на… — он запнулся, подбирая нужное слово, — нельзя оставаться на… на… как называется это ранчо?

— Лос-Муэртос, — сказал Пресли.

— Нет, нет… Ну да, правильно, — Лос-Муэртос. Все-то я забываю последнее время.

— Уверен, что скоро вы совсем поправитесь, Губернатор.

Пресли еще не успел договорить фразу, когда в комнату вошел Берман, и Магнус с неожиданной легкостью вскочил и встал, прижавшись спиной к стене. Он тяжело дышал и не отводил пристального взгляда от железнодорожного агента.