Спрут

Каттани повертел коробку в руках. Вид ее не внушал никаких подозрений — на крышке красовалось название фирмы: «Премированная кондитерская фабрика братьев Капитуммо».

— Что это значит? — растерянно спросил комиссар.

— Все очень просто,— объяснил священник,— это значит, что здесь действует организация по торговле наркотиками. Под видом экспорта конфет ей удается пересылать в Соединенные Штаты крупные партии героина.

* * *

— Вы хотите знать, колюсь ли я? Да все знают, что я насквозь пропиталась героином! — как ни в чем не бывало призналась герцогиня Титти Печчи-Шалойя, сопровождая свои слова выразительным жестом.

Она сидела в машине комиссара,' мчавшейся по направлению к Палермо. Каттани пригласил девушку на ужин. «В какое-нибудь местечко поспокойней и подальще отсюда»,— сказал он ей. Теперь, ведя машину в розовых сумерках, он наблюдал за спутницей краешком глаза.

Комиссар еще сам толком не понимал, какого рода интерес питал к этой девушке — профессиональный или же личный. Порой он думал о ней—такой хрупкой, светловолосой — с искренней нежностью. Иногда же его мысли обращались к ней только в связи со следствием. Имя юной герцогини частенько встречалось в деле и постепенно заняло в нем не последнее место.

Каттани вел машину сосредоточенно, с таким же вниманием и вместе с тем азартом, с каким шел «по следу» в своей работе.

— Ну давайте же,— поддразнивала его девушка,— прочтите мне нотацию. «Наркотики очень вредны для здоровья, они тебя погубят».

Он искоса взглянул на нее.

— Вы уже достаточно взрослая, чтобы самой понимать это. Меня больше интересует, кто вас ими снабжает. Чиринна, не так ли?

— Почему именно он?

— Потому что я это знаю.

— В таком случае зачем же спрашивать? — Девушка отвернулась. Потом тихо добавила: — Да, он.

Смуглый мальчик на стоянке у ресторана показал им свободное место, где поставить машину.

— А теперь что вы мне скажете? — спросила Титти.— Начнете объяснять, что Чиринна опасный тип и что девушке из приличной семьи следует держаться от него подальше?

— Да, именно это я вам и хочу сказать.

Перед входом в ресторан Каттани слегка коснулся ее плеча, пропуская девушку вперед.

Ужин удался на славу. Когда Титти приподняла бокал, любуясь золотистым цветом легкого сицилийского вина, Каттани приблизил к нему свой бокал, и раздался веселый звон.

— Я пью,— сказал комиссар,— за ваше выздоровление.

Титти, казалось, тронули эти слова.

— Да, вы можете выздороветь,— убежденно продолжал он.— Вам нужно для этого не пожалеть сил и проявить выдержку. Но это вполне вам по плечу. И как первый шаг — вы должны заставить себя порвать с Чиринна.

Титти пригубила вино.

— Но вы, может быть, еще опаснее, чем Чиринна,— сказала она, хлопая ресницами.

— В каком смысле?

— Вы такой умный, смелый, с вами чувствуешь себя уверенно. Любой женщине легко потерять голову.

— Если вы боитесь довериться мне, я знаю одного священника, который разбирается в подобных вещах. Он вам может помочь по-настоящему.

— Ну вот,— усмехнулась она,— не хватало только священников!

На обратном пути у Каттани стал одерживать верх профессиональный интерес.

— Мне хотелось бы задать один чуточку нескромный вопрос,— сказал он.

— Слушаю вас.

— Комиссар Маринео бывал у вас в доме? — спросил он без обиняков.

— У нас в доме? Да, иногда...

— И он заезжал к вам в тот вечер, когда был убит?

Каттани спрашивал с таким строгим и решительным видом, что Титти даже не сделала попытки отрицать. Ее начала бить нервная дрожь.

— Ну,— еле слышно произнесла она,— посмотрим, какой еще козырь вы прячете в рукаве.

— Мой козырь — коробок спичек «Минерва» с пятнышком крови.

— Я не курю.

— Однако курил Маринео. Это его спички, и кровь на них тоже его. Когда вынесли труп, вы или кто-то из прислуги подняли коробок и положили в сигаретницу.

Заморосил мелкий дождь, и Каттани включил «дворники», шуршание которых заполнило повисшую между ними тишину.

Потом вновь зазвучал голос комиссара:

— В тот вечер у вас в гостиной было двое мертвецов. Маринео и ваша мать. Не кажется ли вам такое совпадение довольно странным? Впрочем, если немножко подумать, это вовсе не так уж странно.— Каттани сделал многозначительную паузу. — Ведь Маринео и ваша мать были любовниками, не так ли?

— Хватит! — закричала Титти.— Немедленно отвезите меня домой!

Она свернулась клубочком на сиденье, повернувшись к Каттани спиной и прижавшись лбом к стеклу дверцы. И не произнесла больше ни слова.

Когда автомобиль остановился у ворот палаццо, Титти не пошевелилась. Каттани заглушил мотор. Дождь прекратился, и в мокром асфальте мостовой отражался свет фонарей.

— Весьма сожалею,— сказал комиссар,— я был груб с вами.

Титти продолжала молчать, вся сжавшись, застыв, словно кусок льда.

— Я не знаю, как заслужить ваше прощение,— вновь попробовал он добиться примирения.