Спустя вечность

Это случилось в маленьком городке Лиллесанне в 1890 году, в то время, когда отец писал «Мистерии». Там он познакомился с одним из тех любвеобильных и отзывчивых людей, которые так помогали ему в трудные времена и которых он потом помнил всю жизнь. Я имею в виду директора банка Тённеса Биркнеса. Письма того времени Эрику Фрюденлюнду и другим свидетельствуют о том, что отец почти всегда испытывал материальные трудности, хотя при мне он никогда не говорил о них с Биркнесом. И поскольку отец был крайне щепетильный в денежных вопросах, то всегда вовремя отдавал долги.

Между отцом и Биркнесом были очень дружеские отношения. Несмотря на тяжелый труд, каким для отца всегда было творчество, и его почти истерическая боязнь, что ему что-нибудь помешает писать, его долгая дружба с Биркнесом, так же как и с Фрюденлюндом, выдержала испытание временем только потому, что они никогда не говорили с отцом на литературные темы, в этом я совершенно уверен. Подобные разговоры всегда раздражали отца, особенно если речь шла о его собственных произведениях. Я не раз наблюдал его во время таких односторонних разговоров, сам он редко вставлял слово, и у него появлялся усталый, устремленный вдаль взгляд, какой часто бывает у глухих людей; тем не менее, он искоса поглядывал на говорящего в надежде, что тот наконец замолчит. Тённес Биркнес был безыскусный человек, он давал отцу хорошие советы в делах, в которых отец мало что понимал. Иногда, но всегда по делу, он заезжал в Нёрхолм с женой и детьми, и они неизменно были желанными гостями. Иначе и быть не могло. Ведь именно Биркнес весной 1918 года исколесил весь Сёрланн в поисках усадьбы для своего друга Кнута Гамсуна, усадьбы, которая пришлась бы тому по вкусу. Они писали друг другу с апреля по июль, усадьба за усадьбой были осмотрены и забракованы, прежде чем друзьям улыбнулась удача. Я привожу последнее письмо из их переписки:

«Ларвик, 20 июля 1918.

Дорогой Биркнес.

Прежде всего: спасибо тебе за твою доброту. И опять я пристаю к тебе со своими неприятностями.

Будь так добр и расскажи мне немного об этих усадьбах. Я исхожу из того, что ты так и не смог ничего найти, но мне бы очень хотелось знать некоторые подробности. Ты был в Кристиансанне и разговаривал там с Йебсеном и Андёеном, но ведь та усадьба стоит примерно один миллион и к тому же не продается. А как обстоит дело с Нёрхолмом? Может быть, Лёнгум вообще не собирается ее продавать? Мне очень важно знать твое мнение по этому поводу, потому что это единственное место, которое подходит мне почти во всех отношениях. Дом недостаточно велик и не слишком красив, но он стоит в необыкновенно красивом месте, и вся усадьба очень красива. Сообщи мне свое мнение, может, мне и думать не стоит об усадьбе Лёнгума…

Извини, что я тебя так терзаю, и веди счет всем своим расходам.

С благодарностью и приветом.

Твой Кнут Гамсун».

Дом показался ему не очень красивым. Но с годами отец это исправил. Стиль был строго выдержан, дом стал красив, он был удлинен и в центре фасада были поставлены колонны, так он выглядит и сегодня. Все было сделано по рисункам отца и приближено к ампиру — его любимому стилю.

Мы тоже иногда бывали в гостях у Биркнесов. Но они жили в миле от Лиллесанна, и, по-моему, отец не ездил к ним с нами, пока у нас — в 1922 году — не появился автомобиль, водила его мама. Помню одну поездку к ним с мамой на ее велосипеде. В те времена дорожная служба следила за состоянием дорог. Поддерживали их, главным образом, с помощью песка, после паводков дороги посыпали песком с гравием и разравнивали. Я сидел на багажнике велосипеда и меня трясло на всех неровностях, сперва, когда мы ехали туда, потом — на другой день — обратно. Для мамы это тоже было небольшое удовольствие, она с трудом крутила педали, ведь она была уже не та молоденькая стройная девушка, которая когда-то училась «скакать на велосипеде», как говорили у нас в 1890-х годах.