Спустя вечность

Я перехожу в большую гостиную. Над роялем — полотно Скредсвига и сбоку от него Кристиан Крог, здесь же и ранняя живопись Кая Фьелля, а над диваном — портрет мамы кисти Хенрика Люнда. Залу украшает большое декоративное панно с садовым мотивом Турстейнсона, а еще работы Халвдана Стрёма, Улы Абрахамссона и Арне Кавли^{51}.

Между прочим, о Кавли.

Я хорошо помню этого стройного благородного человека. В довоенные годы мы часто видели его, он жил тогда в Рённесе под Гримстадом. Там он писал свои напоенные солнцем летние пейзажи, идиллические сады с зонтиками, синее море с белыми парусниками и шхерами. Принадлежащие его кисти картины в Нёрхолме более ранние, они тяжелее, насыщеннее по колориту, но одна из них — осенний пейзаж, относится, наверное, к его лучшим работам. У нее своя история, связанная с самим художником, и мне хочется рассказать ее, хотя тем самым я и нарушу хронологию, которой пытался придерживаться до сих пор.

В 1945 году, когда мои родители и Арилд по известным причинам отсутствовали в Нёрхолме, власти решили провести там оценку имущества. Управление по компенсации, ставшее после войны самостоятельным учреждением, интересовалось, чем можно поживиться из Гамсуновской собственности, включая дом, лес, земли, предметы искусства и мебель.

Арне Кавли, жившему неподалеку, предложили оценить картины, висевшие в гостиных и в зале Нёрхолма. Он пришел, и единственный из всех вежливо поздоровался с женой Арилда Брит и моей сестрой Эллинор, которые тогда вместе с маленьким сыном Арилда и Брит Эсбеном жили в Нёрхолме.

Кристиан Юртвейд, старый плотник отца, двадцать лет назад руководивший строительством в Нёрхолме, тоже дал свое согласие участвовать в оценке того, что касалось его компетенции. Я не помню, правую или левую руку он потерял когда-то в нашей соломорезке. Во всяком случае, именно он оценивал здание и — правой или левой рукой, — составил под диктовку остальных оценщиков длинный перечень нашего имущества. Он был знающим человеком, в этом не было никакого сомнения. — Счастье однорукого уже в том, что он не лишился обеих рук… написал однажды его работодатель.

Я сам, как известно, тоже, не мог присутствовать там во время этого «действа», но с радостью приветствовал бы тогда ловкого и умелого Кристиана, который двадцать лет назад был другом моего отца.

Горечь?.. Нет, просто всегда любопытно наблюдать за людьми в разных ситуациях, подмечать выражение лиц, выдающее сознательные или бессознательные реакции, что-то глубинное. Это куда интереснее, чем ситуация сама по себе.

Начали с верхнего этажа, где не было никаких ценных предметов искусства. Потом спустились на первый, и тут мне хочется привести короткую цитату из книги Торкиля Хансена «Процесс против Гамсуна»:

«Тут уже главным экспертом был Арне Кавли, он выступил вперед и взял инициативу в свои руки, переходя от картины к картине. Несколько мгновений он смотрел на картину, потом снимал ее с крюка и искал на обратной стороне подпись художника или дату. После этого он называл цену. Если оценщики и раньше были уже разочарованы, это было ничто по сравнению с тем, что они испытали теперь. Стоимость картин, называемая Кавли, была до смешного низкой, и если бы не было известно, что он выбран оценщиком в соответствии со строгими с политической точки зрения критериями, можно было бы усомниться в истинности его патриотизма…»

Когда Кавли наконец закончил осмотр и все оценщики покинули Нёрхолм, художник отвел Брит в сторону и спросил:

— Скажите, разве у вашего свекра не было моей картины?

Бедная Брит, первый раз в жизни она совершила противозаконный поступок! Наверху на чердаке, за трубой, на которой красовалась надпись «1864 год», она спрятала несколько картин, которые надеялась спасти от оценщиков, — картин, которые на ее взгляд были лучшими. Теперь она испугалась и была растеряна. Но Кавли сказал ей с улыбкой:

— Мне просто хотелось еще раз взглянуть на нее.

И он взглянул, но не внес в свой список ни эту картину, ни остальные, спрятанные на чердаке.