Спутник 'Шаг вперед'

Седов внимательно посмотрел на Кедрина, и тот почувствовал, что не были секретом для этого человека и любовь Кедрина, и неприязнь, и все, что относится к отношениям между людьми. Но он медлил с ответом, и Кедрин твердо решил не отступать.

- Почему, шеф? Ведь не спать невозможно...

"Невозможно не спать, и, значит, ты просто распространяешь о себе легенды", - вот что хотел сказать Кедрин, и Седов, безусловно, понял это.

- Многое возможно в двадцать втором столетии... - медленно проговорил шеф, и глаза его улыбнулись, но сразу же сделались печальными. - Многое. Но, может быть, мне лучше не отвечать на этот вопрос?

Монтажники с укоризной смотрели на Кедрина, и теперь ему подумалось, что они-то, наверное, что-то все-таки знали... Но идти на попятный было нельзя.

- Почему нет? Ответьте, шеф, прошу вас.

- Что ж, я отвечу. Стоп! - резко сказал он, увидев, как Гур раскрыл рот. Их взгляды встретились - глаза Гура, в которых никогда нельзя было увидеть дна, и глаза Седова, словно одетые прозрачной броней и неуязвимые ни для чего. - Стоп, монтажник! Если говорю я, то это значит, что говорю я и меня слушают, Гур, и ты это знаешь. Я отвечу.

Монтажники молчали. Они прощали Седову его способ разговаривать за то, что больше всего на свете он любил монтажников и корабли - и, конечно, тех людей, что уходили на кораблях туда, куда поиск вел летящих и путешествующих. И Гур не сказал ни слова, хотя и не отвел глаз.

- Слушай, Кедрин, - сказал Седов, и в голосе его была даже какая-то нежность. - Ты молод... здорово молод, и из тебя выйдет монтажник, если захочешь. А этого стоит захотеть, говорю тебе это по праву более умного, не обижайся, Кедрин... Недавно ты еще и не мечтал о том, чтобы быть монтажником, и было время, когда я тоже не мечтал.об этом. Я мечтал летать на кораблях, а не строить их. И я летал. Я летал немало и хорошо, и если развернуть все мои прожитые годы на количество пройденных парсеков, то очень немало придется на одну секунду... Я хвастаю? - перебил он сам себя. - Ну что ж, это для того, Кедрин, чтобы ты понял, что тебе нечего бояться, н е ч е г о б о я т ь с я, понял? И в конце концов я хвастлив по натуре, почему же мне не позволить себе удовольствие?

Он передохнул, а трое монтажников разом коротко усмехнулись самокритическому замечанию шефа. Но никто не вставил ни словечка, потому что говорил Седов, а когда он говорил, его слушали.

- Ну вот. Я летал, но однажды оказалось, что больше летать я не могу и никогда не полечу. Даже на транссистемном. Даже на пузыре. Все. Не полечу. "Не ты первый", - скажешь ты, Кедрин. А мне все равно, первый я или не первый. Такие вещи каждый переживает для себя, и умные люди в таких случаях не сочувствуют. Вот и все. Тебе ясно?

Кедрин молчал, и тогда Гур все-таки нарушил молчание.

- Тогда расскажи ему все, Седов, - сказал он. - Расскажи ему, капитан "Джордано", друг мой, расскажи ему.

"Капитан "Джордано", - услышал Кедрин и встал.

- Сядь, Кедрин, здесь не парад. Почему я не сплю? Потому что люди знали: мне нельзя быть пенсионером космоса. И мне разрешили работать здесь. Потому что надо любить корабли, чтобы строить их. А на спутнике дробь семь, который называется "Шаг вперед", по милости вот этого монтажника, - он кивнул в сторону Гура, - работы идут круглые сутки. И некогда спать, потому что у нас здесь нет стопроцентной гарантии и каждую минуту может что-то произойти. И может еще сейчас, хотя уже нет опасности запаха. Тебе нужна технология? Это просто, многое просто в двадцать втором веке. Человек может не спать, нужна даже не очень сложная по нашим временам операция. Только за каждый час, который он не доспал, он не доживет двух часов... Вот и все. Операции эти давно запрещены. Но было время, когда в виде исключения их разрешали. И вот я не сплю, и мне хватает работы на двадцать четыре часа, на четыре смены.

- И вы не доживете... сколько же вы не доживете?

- Зачем считать? Нужен иной расчет: в дальнем рейсе ты живешь в три раза интенсивнее, чем здесь. А там я нес восьмичасовую вахту, и, значит, здесь мне нужно двадцать четыре часа. Что за смысл жить, не получая от жизни всего? Ты понял, Кедрин?

- Я понял, шеф, - сказал Кедрин. - Я понял. Я дурак.

- Это пройдет, - утешил его шеф. - Ты спи, тебе надо спать. Но если что-то мешает тебе жить на полную мощность, отбрось, если это даже будет стоить тебе нескольких часов жизни...

- Еще один вопрос, шеф, - сказал Кедрин, и Холодовскнй кашлянул в знак того, что - довольно. Но шеф кивнул.

- Последний, - сказал он. - А то я ударился в лирику?

- Почему вы не смогли заняться другим делом на Земле?

- Кто сказал, что я не смог? Я не захотел. Запомни, - сказал Седов, жить в Пространстве и не любить Землю нельзя. Такие не живут в Пространстве. Потому что все это, и неудобства, - а на планете удобнее, конечно, - и опасности, а они есть, эти опасности, можно переносить только ради Земли, ради человечества, которому нужны, черт побери, нужны ему длинные корабли... Ну, все! Стоп! Сейчас у меня сеанс связи с "Гончим псом".

- Разве он ответил?..