SQUAD. Час Пса

 «Ишь какие сокровенные философы в Завейске обретаются!» – подумал Гошка, глядя на земских ветеранов социалистического труда.

 «Зона псов». Так и будет называться будущий материал для «Сенсаций», решил Георгий. Хорошее название… Во всяком случае – пока. А там время, как всегда, покажет! Оно обычно не ошибается.

 *                  *                  *

 Округлым четким почерком, с решительным наклоном вправо, на странице было выведено СОНЕТ:

Вот взяли бережно за рамена

И в храм ввели, пригнув профану выю…

И слушаю незримого витию,

Клянусь молчать и чашу пью до дна.

Три раза странствую. И тьма грозна,

И огненную прохожу стихию.

И вдруг прозрел и вижу литургию:

Ступени, пламя, труп и тишина…

«Да будет свет великий!» И повязка

Спадает с глаз опять. Что это? Сказка?

В передниках и лентах предо мной –

Таинственные рыцари и маги,

И храм в огнях, и радугой стальной

Шотландские поблескивают шпаги.

 В правом нижнем углу пометки: «Бр: С.М. Париж, 10 марта 1927 года».

 Гошка отложил мохнатую на концах закладку в сторону.

 Неужели это о масонском посвящении? Выходит, Авксентий Миронович был одним из них… Получается, что эта растрёпанная самодельная книга – ничто иное, как дядино интимное признание. Масоны, таинственная секта! Теневое правительство мира! Закулиса! Секретное братство вольных каменщиков!.. Впрочем, какие – к черту или к Богу – «тайные правители Вселенной»? Авксентий Миронович был тишайшим субъектом, едва сводящим к финалу месяца концы с концами, жил городским анахоретом в аскетической скромности. Каждую копейку считал, тени своей боялся, семью не решался завести – и вдруг: «тайный правитель»! Или я что-то не понимаю?

 Любопытная квартирка!

 Гоша начал догадываться, что представляют из себя дядины верёвочные закладки. Для чего они. Как по стрелкам в детских «казаках-разбойниках», по ним можно идти всё дальше и дальше. Только – куда?

 Посмотрим, что там ещё:

 «…Я нисколько не преувеличу, если скажу, что был потрясен.

 Здесь, конечно, следует учесть неожиданность того зрелища, которое в моей психике неофита сменило серую действительность. Нельзя опять же забывать того уныния, которое в те годы царило в нашей эмиграции, болезненно переживавшей, в её целом, крушение былых устоев нашей страны, которые ещё так недавно нам казались незыблемыми. Мы смутно чувствовали, что для выхода из тупика, в котором мы оказались, необходимо искать новых путей.

 Я сейчас не имею возможности подробно останавливаться на анализе тех настроений и мыслей, которые привели группу наших соотечественников, с особой остротой ощущавших безысходность создавшегося положения, к дверям нашего Храма. Но не подлежит сомнению, что, однажды вступивши на этот путь, они впервые после долгих и тягостных исканий ощутили твёрдую почву под ногами.

 И вот это радостное ощущение путника, блуждавшего во тьме и увидевшего наконец свет, передалось и мне в тот достопамятный вечер, когда впервые я посетил «Астрею». Мне показалось, что я присутствую на каком-то необычайном, волшебном новоселье, вне нормального порядка вещей…

 Общий вид Храма, ленты, фартуки, знамёна, музыка, ритм развёртывавшегося ритуала, тайный смысл посвятительного диалога – все это, вместе взятое, создало во мне не подлежащую ни сомнению, ни анализу интуитивную уверенность в возможности разрешения всех «проклятых» вопросов.

 …Нам, на самом деле, удалось осуществить нечто неповторимое, редчайшее явление на посвятительном пути: вновь обретённую возможность увидеть мир новыми глазами».

 Легендарная ложа шотландского ритуала «Астрея», вероятно, была названа в честь древнегреческой богини Справедливости, дочери Зевса и Фемиды. Последняя из Бессмертных, живших с людьми, небесная Дева, разочаровавшаяся в обитателях Земли и вознесшаяся на небо, чтобы стать созвездием Девы… Как приятно! Гошка на мгновение почувствовал гордость за себя, любимого: он знал об Астрее. Конечно – не о масонской ложе в эмигрантском Париже, а об античной богине. Наверное, из книги Николая Куна «Легенды и мифы Древней Греции», которую до дыр зачитывал в детстве. Мальчишкой так увлекался античной мифологией, что, когда ложился спать, обращался перед сном к Зевсу с молитвой помочь ему завтра во всех ребячьих начинаниях.

 К рукописному тексту прилагался клочок старой газеты. На ней красными чернилами были подчеркнуты две строки:

– Кто имеет право писать свои воспоминания?

– Всякий. Потому, что никто их не обязан читать…

 (А.Герцен)

 Вырезка из эмигрантского издания с ятями и десятичными i прилипла к дневниковой записи дяди.

 «…От кого-то очень умного я слышал, – кажется, в Париже – будто каждая стена это на самом деле дверь. Для меня же выходов в жизни более не осталось. Равно – как и сердечных товарищей моих. Телефонная книжка моя иссохла как бальзакова шагреневая кожа. Остаётся лишь зацепиться памятью за что-то щемяще-трогательное. Только как же это больно!.. Впрочем, с годами и боль притупляется.